У Англии и так была огромная английская Канада.
Америка же — тем более в видах уже почти неизбежной гражданской войны Севера и Юга — воевать с Россией из-за Аляски тем более не рискнула бы, при минимально разумной государственной линии высшей российской государственной власти. Другое дело, что высшая-то власть в России наличествовала, но чаще всего проводила линию и не разумную, и антигосударственную…
В письме Княжевичу Константин опять ссылался на «нынешние финансовые трудности наши», а также на то, что по докладу самого Княжевича «мысль о продаже вообще государственных имуществ одобрена Государем Императором».
Любопытно также, что Константин сообщал министру финансов о том, что он «имел случай узнать по этому предмету мнение адмирала графа Путятина, капитана 1-го ранга Шестакова и посланника нашего в Америке Стекля, которые все одобряли помянутое предложение».
Как видим, в число экспертов не был включён ни один подлинный эксперт по Русской Америке — даже Врангель! А ведь под рукой у Константина были, кроме бывшего пятого Главного правителя Ф.П. Врангеля, ещё и седьмой Главный правитель — контр-адмирал и директор РАК А.К. Этолин, и восьмой — вице-адмирал М.Д. Тебеньков, и десятый — капитан 1-го ранга А.И. Рудаков… Даже если Константин расценивал их как пристрастных экспертов, он всё равно был обязан поинтересоваться их мнением, как и мнением Н.Н. Муравьёва-Амурского.
Но — не поинтересовался.
Относительно роли и сути как «эксперта» посланника Стекля можно не заблуждаться, однако и адмирал Е.В. Путятин (1803–1883) оказывался «экспертом» ещё тем… В 1855 году он, возглавляя русскую миссию в Японию, заключил первый русско-японский договор — Симодский… Почему-то его оценивают как «выгодный» для России, однако, не уходя далеко от основной темы, кратко сообщу следующее. На момент заключения договора Россия во главе с новым самодержцем Александром II была мировой и, как-никак, во многом по-европейски развитой державой, а Япония в тот момент была почти ничем, технологически отставая от внешнего мира на века… Симодский же договор закрепил размежевание на Курильских островах так, что русско-японская граница проходила в районе Курил между островом Уруп и островом Итуруп.
Итуруп, Кунашир, Шикотан и мелкие острова вокруг них получала Япония, хотя простой взгляд на карту убеждает в том, что для Японии нахождение в её составе Южных Курил не имеет серьёзного стратегического оборонительного значения, в то время как для Росссии всяКурильская гряда, протянувшись от Камчатки до северной оконечности японского острова Хоккайдо, представляет собой своего рода природное стратегическое «боновое» заграждение. И уже это отдавало всю Курильскую гряду — по совести — во владение России.
Сахалин же, который «прилип» к возникающему русскому Приморью, как прилипает рыба-«прилипала» к огромному киту, был признан по русско-японскому договору 1855 года «неразделённым между Россией и Японией, как было до сего времени».
Не более удалым образом действовал Путятин и в ходе своей миссии в Китай в 1858 году. Он ни шатко ни валко вёл переговоры в Тяньцзине с китайцами, которых уже вовсю третировали англичане. В это же время Николай Николаевич Муравьёв вёл переговоры с китайцами в Айгуне по вопросу русско-китайской границы в зоне Амура. 16(28) мая 1858 года в Айгуне всё решилось — благодаря напору Муравьёва — в пользу России. Вернувшись 30 мая 1858 года в Благовещенск, Муравьёв, вскоре получивший почётную приставку к фамилии «Амурский», имел полное моральное и историческое право отдать приказ по войскам, начинавшийся со слов: «Товарищи! Поздравляю вас! Не тщетно трудились мы! Амур сделался достоянием России…»
Когда в Пекине было получено известие о заключении договора в Айгуне, быстро решились дела и у Путятина в Тяньцзине — 1(13) июня 1858 года был подписан и второй договор, и он хорошо подкрепил «муравьёвский» трактат. Но велика ли была в том заслуга лично Путятина?
О третьем же «эксперте» Константина — капитане 1-го ранга Шестакове сейчас тоже будет сказано.
ЗАКОНЧИЛСЯ 1859 год, и 7(19) февраля 1860 года в российский МИД поступила чуть ли не анонимная, но пространная записка всё о том же — о необходимости продажи. Историки спорят — то ли «малозаметная и трудно читаемая» подпись расшифровывается как «Попов» (контр-адмирал), то ли как «Шестаков» (по количеству букв он подходит больше)… Могу их успокоить: написал записку, конечно же, ярый сторонник продажи, капитан 1-го ранга (позднее — адмирал) Иван Алексеевич Шестаков (1820–1888), друг Константина и его адъютант, личность ума подвижного, но авантюрного и ограниченного, а в отношении нравственных качеств — сомнительная. С 1882 года в чине вице-адмирала Шестаков управлял Морским министерством, ничем особенным в морской службе не отличившись. В молодые годы поплавал в тёплых морях — Чёрном, Эгейском и Средиземном, позднее на тендере «Скорый» проводил гидрографические работы опять же на тёплом Чёрном море.
Человек он был писучий, написал воспоминания «Полвека обыкновенной жизни», участвовал вместе со своим ровесником, героем Севастопольской обороны и реформатором флота Григорием Ивановичем Бутаковым, в написании «Лоции Чёрного моря», а в описываемые времена тиснул несколько статей в «Морском сборнике» под псевдонимом «Excelsior» (что переводится и как девиз «Всё выше и выше» и как эпитет «высший»). Иностранный псевдоним был взят не с потолка — статьи были об Америке, куда Шестакова командировали в 1856 году наблюдать за постройкой фрегата «Генерал-адмирал».
И вот этот «Excelsior», не ступая на землю Русской Америки, зато приобщившись к заокеанским «свободам», ничтоже сумняшеся заявлял, что «компания (РАК. — С.К.), не принося ровно никакой пользы отечественной промышленности, действует ещё во вред туземному населению»…
Профессиональный морской офицер, он даже мельком не оценивал стремительно возрастающее военно-стратегическое значение Русской Америки для будущего России, зато следующие его слова выдавали как его влияние на взгляды Константина, так и согласованность действий Шестакова и действий Стекля — не ими, надо полагать, обусловленную. В унисон со Стеклем Шестаков утверждал: «Время для подобных коммерческих компаний с особенной правительственной властью давно миновало».
А то, с каким пафосом, более подходящим какому-нибудь Адамсу или Сьюарду, якобы «русский» моряк писал о геополитических претензиях янки, заставляет вспомнить о пафосе проамериканской парижской записки Фёдора фон дер Палена от 1809 года и заподозрить, что Иван наш, не помнящий родства, прошёл схожую обработку. Только не в Париже, а в Вашингтоне.
Ну, в самом-то деле, может ли нормальный русский человек выражаться и мыслить следующим образом:
«Что бы ни говорили в Европе о цинизме догмата, известного в политической энциклопедии под именем Monroe Doctrine или догмата явного предопределения (manifest destiny), каждому, жившему североамериканской жизнью, понятно… что принцип этот входит более и более в жилы народа, что новейшие поколения всасывают его с матерним молоком и вдыхают в себя с воздухом. Идея manifest destiny уже и теперь осуществляется быстро поглощением соседних народностей, и та же судьба ждёт наши колонии. Защитить их очевидно невозможно, а то, чего удержать нельзя, лучше уступить заблаговременно и добровольно».
