Он всегда шел одной и той же дорогой, пересекал берег, поднимался на горный склон и брел на юг в лес. Он заходил так далеко, что лес редел, и он мог заглянуть в глубину Одиноких гор. Там Юнк садился в снег и ждал до тех пор, пока не раздавался волчий вой. Иногда волки были очень далеко, иногда ближе. Но выли они почти каждую ночь.
И всякий раз, услышав их, Юнк задирал морду вверх и выл им в ответ.
На утренней заре он снова тайком пробирался домой, в купальню, заползал в шкаф и спал.
Однажды Туу-тикки, взглянув на него, сказала:
– Так ты никогда их не забудешь.
– А я не желаю их забывать, – ответил Юнк. – Потому-то я и хожу туда.
Довольно странно вела себя самая робкая из всех гостей долины, крошка Саломея, которая и вправду любила Хемуля. Она жила в постоянной надежде еще и еще раз услышать звуки рога. Но, к сожалению, Хемуль был такой огромный и так всегда спешил, что никогда не замечал ее.
Как она ни торопилась подбежать к нему, Хемуль всегда уезжал на лыжах раньше, а если она иной раз успевала подойти, когда он начинал трубить в рог, то рог тут же смолкал и Хемуль принимался за что-нибудь новенькое.
Несколько раз крошка Саломея пыталась объяснить Хемулю, что она от него в восторге. Но она была слишком застенчива, а Хемуль никогда не умел слушать как следует.
Так что ничего серьезного ей так и не удалось ему сказать.
Однажды ночью крошка Саломея проснулась в трамвайчике из пенки, где на задней платформе она устроила себе постельку. Спать там рядом с пуговицами и английскими булавками, которыми семья муми-троллей в течение долгого времени наполняла трамвайчик – лучшее украшение своей гостиной, – было не очень-то удобно. А крошка Саломея, естественно, была слишком щепетильна, чтобы выбросить из трамвайчика то, что ей мешало.
И вот однажды ночью она услышала, как Туу-тикки и Муми-тролль разговаривают внизу, под креслом-качалкой, и тотчас поняла, что речь идет о ее любимом Хемуле.
– Так дальше невозможно, – произнес в темноте голос Туу-тикки. – Нам нужно вернуть покой.
С тех пор как он начал трубить здесь в свой рог, мои мышки-музыканты отказываются играть на флейтах. А большинство моих друзей-невидимок перебрались на север. Все гости долины волнуются, они простудились, сидя целый день подо льдом. А Юнк прячется в шкафу до самой темноты. Кто-то должен сказать Хемулю, чтобы он ушел.
– Я не решаюсь этого сделать, – сказал Муми-тролль. – Он так уверен в том, что мы его любим.
– Тогда нужно обманом заставить его уйти, – посоветовала Туу-тикки. – Скажи ему, что холмы в Одиноких горах гораздо выше и лучше, чем здесь.
– Но там ведь нет холмов, где можно кататься на лыжах, – укоризненно возразил Муми-тролль. – Там одни лишь пропасти да зубчатые скалы, даже не покрытые снегом.
Крошка Саломея задрожала, слезы выступили у нее на глазах.
– Хемуль нигде не пропадет, – продолжала Туу-тикки. – Неужели лучше ждать того часа, когда он сам поймет, что мы его не любим. Сам посуди.
– Послушай, а может, ты сама скажешь ему обо всем? – жалобно попросил Муми-тролль.
– Он ведь живет в твоем саду, – ответила Туу-тикки. – Освободи от него сад. Всем станет лучше. И ему тоже.
Потом разговор стих, и Туу-тикки вылезла в окошко.
Крошка Саломея лежала без сна и смотрела в темноту. Так вот оно что! Они собираются прогнать Хемуля вместе с его медным рогом! Они хотят, чтобы он упал вниз, в пропасть. Оставалось одно: предупредить его об Одиноких горах. Но предупредить осторожно. Чтобы он не понял, как все хотят от него отделаться. А иначе он огорчится.
Всю ночь крошка Саломея не спала и раздумывала. Ее маленькая головка не привыкла к таким сложным размышлениям, и под самое утро она имела неосторожность заснуть. Она проспала и утренний кофе, и обед, и никто, вообще-то говоря, о ней даже и не вспомнил.
Выпив кофе, Муми-тролль поднялся на холм, с которого катались на лыжах.
– Привет! – воскликнул Хемуль. – Здорово, что ты пришел сюда! Давай я научу тебя делать совсем маленький простой поворот, ну совсем не опасный?
– Спасибо, только не сейчас, – ответил Муми-тролль, чувствуя себя ужасно несчастным. – Я пришел поболтать.
– Вот здорово! – воскликнул Хемуль. – Вы ведь не очень-то болтливы, как я посмотрю. Стоит мне появиться, как вы замолкаете и удираете прочь.
Муми-тролль быстро взглянул на него, но на морде Хемуля были написаны лишь любопытство и радость. Тогда, облегченно вздохнув, Муми-тролль сказал:
– Дело в том, что в Одиноких горах попадаются совершенно удивительные холмы.
– Вот как? – спросил Хемуль.
– Да, да! Необыкновенные! – возбужденно продолжал Муми-тролль. – Они тянутся то вверх, то вниз и просто необыкновенны!
– Надо бы поглядеть. Но путь туда неблизкий. Если я отправлюсь в Одинокие горы, может статься, мы не встретимся нынешней весной. А жаль, не правда ли?
– Ага! – соврал Муми-тролль и густо покраснел.
– Но подумать об этом во всяком случае стоит, – продолжал размышлять вслух Хемуль. – Это была бы жизнь на диких пустошах. Большие, сложенные из бревен костры по вечерам и новые победы над горными вершинами каждое утро! Долгие пробежки в ущельях и лощинах, покрытых мягким, нетронутым снегом, который скрипит, когда его разрезают лыжи…
Хемуль погрузился в мечты.
– Как любезно с твоей стороны, что ты думаешь о том, как я катаюсь на лыжах, – с благодарностью сказал он.
Муми-тролль посмотрел на него. Нет, больше так нельзя.
– Но холмы в Одиноких горах опасны! – воскликнул он.
– Только не для меня! – ответил Хемуль. – Как мило, что ты боишься за меня, но я люблю холмы!
– Ведь эти холмы просто ужасны! – воскликнул Муми-тролль. – Они спускаются прямо в пропасть и даже не покрыты снегом! Я сказал неправду! Теперь я вдруг вспомнил, что там совсем нельзя кататься!
– Ты уверен в этом? – удивленно спросил Хемуль.
– Поверь мне! – умолял Муми-тролль. – Милый Хемуль, останься с нами. Я как раз думал научиться ходить на лыжах.
– Ну ладно! – согласился Хемуль. – Если вам так хочется удержать меня здесь, я останусь.
Беседа с Хемулем страшно взволновала Муми-тролля, и он не мог идти домой. Вместо этого он спустился с холма и пошел вдоль морского берега, сделав большой крюк вокруг купальни.
Он шел, испытывая все большее и большее облегчение. В конце концов он почти развеселился; посвистывая и пиная, гнал он перед собой кусок льда. И тут вдруг начал медленно падать снег.
