Он уже понял, что пока ему ничего не грозит. Парни посматривали внимательно, но были не агрессивны, да и диалог вести бы с ним не стали, если собирались выбросить хладным трупом на обочине. Это только в фильме злодей ведет душещипательную беседу с главным героем, а в жизни — пуля в лоб, и готово. Никакой риторики.
Автомобили сначала неслись по внешнему кольцу КАД, однако в какой-то момент, Илья не успел заметить, в какой именно, перестроились на полукольцо спуска и теперь шли по шоссе. Грустный пейзаж серых городских строений, пустырей и промзоны сменился радующим глаз зеленым смешанным лесом.
— Куда мы едем?
Худой молчал, молчали и парни по бокам, не проронил слова и водитель.
Прохоров попытался задать еще несколько вопросов, но вся компания вдруг как воды в рот набрала.
Впрочем, старший промолвил что-то неразборчиво, и в мгновение ока Илья ощутил на лице маску. Запахло приторно и сладко, он дернулся, попытался высвободиться, мгновенно поняв, что случилось, но было уже слишком поздно. Потом темнота и сон. Крепкий здоровый сон.
Придя в себя на длинном, застеленном белой простыней лежаке, Прохоров попытался пошевелиться и с удивлением понял, что руки и ноги его не связаны и сам он волен делать практически что угодно. Встав, он с тоской осмотрел помещение, в котором находился. Чистый кафельный пол, белые, обитые чем-то мягким стены, койки, ножками привинченные к полу так, чтобы их нельзя был стащить вместе, превратив в оружие или баррикаду. Свет исходил откуда-то с потолка, нет, пожалуй, не так, потолок неярко светился, и освещение охватывало каждый уголок небольшого помещения. Тут же стояло еще две койки, на которых мирно похрапывали Сергей Аллилуев и Игорь Зельдин. На лице обоих отражался отпечаток безмятежности и спокойствия. Решив пока не поднимать шум, Прохоров встал и продолжил осмотр. Длинная и узкая вентиляционная отдушина под потолком исключала всякую возможность побега, разве что пленники вдруг могли сплющиться до толщины школьной тетради. Илья подпрыгнул, подставляя ладонь под отдушину, и рука его почувствовала ровный поток чуть теплого воздуха. Окон в помещении не было. Имелась, впрочем, дверь без смотрового окошка и ручки, плотно утопленная в стену и почти с ней сливающаяся. Это была камера для умалишенных, а может, чего и похуже.
С самого начала майор ощутил некий дискомфорт, уши немного закладывало, но сначала он списал это на последствия внезапного наркоза, однако со временем само ощущение пропало, и остался только легкий свистящий звук, почти незаметный, где-то на грани слышимости, на полутонах. Создавалось впечатление, что где-то неподалеку работает большой электронный агрегат.
Аллилуев шевельнулся, первый придя в себя, открыл глаза и уставился в белый потолок.
— Как в морге, — произнес он в пустоту. — Я умер, похоже, и вот сейчас начнется отпуск.
— Скорее уж, палата для больных, — печально усмехнулся майор. — Тяжело больных, причем умственно. Но ты не думай пока об этом. Пациентам вообще не положено думать. Как ты себя чувствуешь?
Сергей привстал, свесив ноги в ботинках со своего лежака, и тряхнул головой.
— Ты будешь смеяться, Илья, но великолепно. Я выспался, отдохнул. Бодрость в теле невероятная.
— Выспаться на этом свете нельзя, — продолжил диалог Прохоров, стараясь поддержать в приятеле боевой дух. — Это последствия газа. Маска на лицо, приторно сладкий запах. Помнишь?
— Помню.
Очнулся и Зельдин. Настроение у лейтенанта было самое что ни на есть паршивое, чем он тут же и поделился с товарищами по несчастью.
— Ничего, — Прохоров снова встал и тут обнаружил, что шнурки из ботинок пропали.
Исчез и поясной ремень, и содержимое карманов. Не нашлось ни мобильных телефонов, ни часов, ни ключей от квартиры или автомобиля. Кто-то обчистил троицу, пока те находились в беспамятстве.
— Молодцы, — похвалил Зельдин. — Шнурки нам очень нужны, чтобы повеситься.
— Лично я кончать жизнь самоубийством не собираюсь, — пробурчал лейтенант, с тоской оглядывая белоснежную обстановку и недружелюбно поглядывая на собравшихся. — Однако решительно не понимаю, за что тут можно зацепиться.
— Э, парень, не скажи, — майор похлопал ладонью по лежаку. — Если грамотно зацепить шнурок за ножку нашей кровати, накинуть на шею и дернуть, то все получится. Я такое как-то видел. Брали одного кента, так он в туалетной комнате заперся. Дело старое было, тогда об информационной безопасности никто не думал. Я только в отдел поступил. Бумаги перебирал, составлял отчеты за каждого встречного и поперечного, строчил в главк умные письма с отмазами, и вдруг бац, поперло. Взяли на задание. Нужен был человек для подстраховки, чтоб за пистолет подержался, а все оперативники либо не успевали, либо уже были задействованы. Дело оказалось срочным, тогда как раз саммит большой восьмерки был.
— Двадцатки, может? — проявил первые признаки заинтересованности Игорь.
— Нет, парень, — усмехнулся Прохоров. — Именно восьмерки. Сначала семерка была, потом Россию включили, еще до обострения отношений со Штатами. Собирались они все в Питере в то лето, и жарким оно было, аж жуть. У нас тогда не кондеев, не вентилятора приличного. Сиди как дурак, потей и газетой обмахивайся. Ну, так вот, поехали мы, значит, на это задание. Парня одного надо было взять, очень важного. Если бы успели вовремя, то много народу под суд пошло. Как позже выяснилось, с ним заинтересованные люди связались и предложили. Мол, либо ты на тот свет, и вся твоя семья до третьего колена в золоте купаться будет, либо ты живешь, а к праотцам родственники. Парень правильно поступил, наверное. Коррумпированную сволоту сдавать не решился. Да и мы тогда защитить бы его семью не смогли. Программа по защите свидетелей тогда только работать начинала, да и спустя столько лет до сих пор хромает на обе ноги.
Ну, так вот, решили в тот момент асфальт на гостевом Московском проспекте поменять. Мол, поедут важные персоны, импортные ягодицы на отечественных выбоинах и ямах помнут. Пробки жуткие, таких отродясь в городе не было. Люди в машинах дуреют, за бортом больше тридцати. Мы, как могли, протиснулись в нужный район, однако, когда проблесковые включили, думали нас граждане бить начнут. Приехали уже тогда, когда эта гниль все бумаги в кастрюле на кухне спалила. Вваливаемся в квартиру, а там дымовал стоит, глаза режет. Ни противогазов с собой, ни респираторов, из средств защиты только солнечные очки.
Ну, парень увидел нас, заперся в сортире, зацепился за ручку шнурками да переломал себе шейные позвонки. В итоге у нас на руках двухсотый, температура шкалит, отписывать на километр, да еще меня, как самого младшего, оставили за жмуром присматривать. Машина за ним пришла ближе к часу ночи. Сижу я, значит, на кухне, следаки уже все оформили, все, что могли из квартиры вынесли, мертвяк сидит в туалете, морда опухла, язык вывалился, мочой воняет и фекалиями. Ссать в раковину ходил, что на кухне. Ну не мог я слабиться при таком соседстве, как будто краник выключался.
