Рыска растерянно разжала пустой кулак. На ладони остались глубокие лунки от ногтей. Ох, точно…
— По дороге съела, коза? — фыркнул дедок, присаживаясь на лавку.
— Там крыса, — жалко пискнула девочка, чувствуя себя полной дурой. — Я так испугалась…
— Какая еще крыса? — нахмурилась женка, разворачиваясь к девочке.
— На задней стене сидит! Большая такая, во! — Рыска торопливо отмерила ладонями солидный кус воздуха. — И сзади еще хвост!
— Лучше бы меня в огород послали, — обиженно проворчал Жар, убедившись, что лужа не собирается исчезать сама по себе.
— Чтобы ты вообще не вернулся? Нет уж! Работай у меня на виду, жулик. А ты, трусиха, марш обратно! Придумала — крыс бояться! Можно подумать, они тебя сож… — Женка осеклась. Наверное, история о Бывшем успела разлететься по всем хуторам и веске.
— Крыса — животная умная, — поддержал хозяйку дедок. — Если ее не обижать, первой нипочем не бросится. Разве что бешеная попадется или раненая. Помнится, проверял я давилки в сарае — а там темновато, да и глаза у меня уже не молодые. Вижу, возле одной тряпка какая-то лежит. Я руку протянул — а это крыса, хвост ей защемило. Ка-а-ак прыгнет мне на грудь! Хорошо, кобель рядом крутился, сбил ее на землю, жамкнул пастью — только пискнуть и успела. А пес через три дня сдох. Саший ее знает, то ли больная оказалась, то ли прокляла по-своему…
— Молчал бы лучше, старый пень! — Женка сплюнула в ладонь и вытерла ее о передник, суеверно отгоняя беду. — Намелет вечно всякой дряни, как только жернов-то не треснет!
Рыска продолжала столбом стоять посреди кухни. А если б она не заметила крысу? Нагнулась за укропом, а та ей со стены на спину?!
— Крыс у нас что-то и впрямь многовато развелось, — пожаловалась Фесся. — По утрам из свиных корыт по нескольку штук выбегает.
— Только не говори, что ты их тоже боишься, — презрительно фыркнула женка.
— Придумали тоже, — обиделась служанка. — Не боюсь, но противные же! И потом, говорят, они перед войной плодятся. Как бы не случилось чего…
— Тю, это еще не много, — с превосходством очевидца протянул дедок. — Вот после нее… Мы, помнится, с голодухи петелькой их ловили и ели. Ничего, съедобные. Если в меду пожарить, так и вовсе тсарское кушанье.
Фесся чуть не уронила сковороду с сырниками, белые лепешки сползли к одному краю и покривились.
— Ладно, поболтали, и хватит! — осадила всех Муха, видя, что иначе толку не будет. — Брысь за укропом! И если опять с пустыми руками вернешься, я тебя так хворостиной отделаю, что к крысам плакаться побежишь!
— Полено возьми, — посоветовал Жар, сам подавая Рыске увесистый березовый чурбачок. — И швырни в нее что есть силы!
К калитке девочка плелась на негнущихся ногах. Но полено не пригодилось — стена опустела. Зато в огороде было пестрым-пестро от курей, набившихся в обычно запретные угодья. Страх, что хозяева заметят эдакое непотребство, пересилил робость, и девочка с воинственным воплем ринулась на грядки, потрясая поленом. Впечатлился даже петух, несомненный зачинщик разбоя. Шумна хлопая крыльями, он с орлиным клекотом перепорхнул через колья, а не столь летучие куры долго метались вдоль ограды, с испугу не замечая распахнутую калитку. Но в конце концов удалось вытурить и их.
Нащипав пушистых пахучих листочков, девочка напоследок боязливо оглянулась на стену. В отдушине как будто что-то шевелилось, однако хвост там, осы или колышущийся шмат паутины, было не разобрать.
На кухню Рыска опять влетела стрижом, но уже с добычей.
— Ну что? — жадно уставился на нее Жар. — Попала?
Девочка помотала головой:
— Она удрала куда-то.
— А что ж там тогда бухнуло? — удивился мальчик.
— Где?
— Да на чердаке. Я думал, это ты поленом.
Рыска снова почувствовала, как к горлу подкатывает желчно-горький комок страха. Крыса все-таки лезла вверх.
— Видать, кошка, — решила Фесся, придирчиво изучая мокрый горшок. — Вы б там пошарили, поискали гнездо. Рыжая вчера где-то окотилась, надо одного пошустрее выбрать, а остальных утопить.
— Так я пойду поищу? — обрадованно вскинулся Жар.
Служанка молча вручила ему здоровенную морковину и нож для чистки.
* * *
Рыска уже начала раскаиваться в «послушной и старательной», когда женка попробовала почти готовый суп, одобрительно кивнула и, не глядя на детей, буркнула:
— Чтоб к обеду были тут!
Мальчишка, не заставляя себя упрашивать, бросил перебирать крупу и выскочил во двор. Рыска все-таки закончила лежащее в горсти, бережно ссыпала зернышки в миску и, дождавшись одобрительного кивка Фесси, тоже слезла с лавки.
Жара уже и след простыл. Солнце слепило глаза, трава высохла, будто и не мокла. Но цветы в палисаднике, в это время обычно поникшие, продолжали весело топорщить листочки. Хорошо полило, до кончиков корней! Надолго хватит.
Во дворе играли в «уточки» хозяйские дети, две девочки и мальчик. Старшей, Масёне, зимой исполнилось тринадцать, ее брат Пасилка и сестра Диша были ровесниками, двойняшками на год младше. Все толстые, круглолицые, в одежде из яркого городского полотна — ух и жарко им, наверное! Увидев нерешительно стоящую на крыльце Рыску, сурчата перешепнулись, захихикали, но говорить с родней — да не ровней — не пожелали. Из распахнутого окошка за ними приглядывала мать: черноволосая, в юности наверняка красивая, а нынче сильно располневшая тетка с тяжелым ожерельем на толстой шее. Точно — Корова! С бубенчиками.
До обеда оставалось не меньше часа. Рыску клонило в сон, но лезть на чердак в одиночку она боялась, а других укромных уголков не знала. «Сбегаю лучше в лес, — решила она, вспомнив березнячок на холме, мимо которого вел ее вчера отец. — Он маленький, как раз успею все ягодники разведать».
Лес оказался дальше, чем девочке запомнилось. От него уже виднелось ольховое болотце, на котором весчане по осени собирали сыроежки и подрешетники, а там и до родного забора прямая тропка. Рыска тяжело вздохнула, еще немножко поглазела в ту сторону и полезла ворошить земляничник на опушке. Он быстро ее утешил: местечко оказалось нехоженым, на каждом стебельке висели по три-четыре крупных спелых ягоды. Алая горка на ладони быстро росла — съесть можно и на обратной дороге, наслаждаясь каждой земляничиной.
— Ты гля-а-ань! Рыска-крыска!
Девочка вздрогнула, просыпав несколько ягод.
Сегодня их было только трое, Илай и его братцы. Кузнецов сын сидел наказанный дома, да и остальным пришлось несладко: Колай, разумеется, не стал отчитываться перед соседями, что сплавил дочку на хутор, и мальчишки, бесплодно прождав ее до утра, перетрусили и отправились к голове каяться. Тот, всполошившись — о смерти Бывшего ему уже донесли, — потащил зареванных детей к Рыскиному отцу, где все и разъяснилось. Кабы не дождь, раздобривший родителей, шкодникам влетело бы еще крепче. Но садиться все равно было больно.
