Доктор Брэнсон кликнула на другую иконку, и на экране появился новый снимок.
– А вот это снимок мозга вашего друга, – продолжала она. – На первый взгляд все кажется нормальным. – Невролог увеличила изображение, и я завороженно уставилась на него. – Но если приглядеться, мы можем увидеть, что некоторые участки ярче, что указывает на отек головного мозга. Это может быть последствие недавней травмы. Я рассмотрела все снимки, но все-таки не уверена в этом.
Я посмотрела ей в глаза.
– Что вы имеете в виду?
– Я имею в виду следующее. Это может быть доказательством того, что некоторое время назад у вашего друга была черепно-мозговая травма. Доктор Грин сказал мне, что когда-то он владел компанией, жил полной жизнью. Это так?
Я кивнула.
– Да, это так. Раньше он таким не был. Я предполагаю, что с ним что-то произошло.
– Я тоже так считаю, – сказала доктор Брэнсон.
Мои глаза сузились:
– Что это могло быть?
– Падение, автокатастрофа, что угодно, – ответила врач, – вариантов множество. Судя по всему, после этой травмы ваш друг так и не оправился. У меня было мало времени для осмотра, но мой предварительный диагноз – ТПМ.
– ТПМ?
– Травматическое повреждение мозга, – пояснила доктор Брэнсон. – У него явные нарушения когнитивной функции, амнезия, но, согласно вашему докладу, – она повернулась к доктору Грину, – он временами что-то вспоминает и понимает.
– Да, – подтвердила я. – Я знаю, что он узнал мою татуировку, и полагаю, что он меня вспомнил, во всяком случае, до какой-то степени.
Доктор Брэнсон кивнула:
– Вполне вероятно, что он может помнить больше. Мы называем этот феномен памяти «швейцарским сыром». То есть в целостной картине достаточно много дыр. У многих пациентов с ТПМ даже после выздоровления остаются провалы в памяти. Хотя семья и друзья могут по мере возможности эти провалы заполнять.
Я выпрямилась на стуле.
– То есть вы хотите сказать, что есть надежда на… выздоровление?
– И да и нет, – ответила врач. – У вашего друга впереди долгая и непростая борьба. Ему необходима терапия, новый образ жизни. Но даже при самом лучшем лечении остается неясным, как он на него отреагирует.
– Как мне обеспечить ему такое лечение? Что я могу сделать?
– Мы как раз начинаем новую программу, – сказала доктор Брэнсон, – и я считаю вашего друга наилучшим кандидатом для нее. Мы недавно получили средства для создания реабилитационного центра, ориентированного на пациентов с ТПМ. Он рассчитан на двенадцать человек. Шансы невелики, но вполне возможно, что для него найдется место.
– Это было бы замечательно! – воскликнула я. – Когда он смог бы туда переехать?
Невролог достала из кармана визитку и протянула мне:
– Позвоните мне завтра, и мы начнем процесс оформления документов. Но это при условии, что будет место и что ваш друг даст свое согласие. – Она перелистала бумаги Кэйда. – Одна из моих ассистенток проверит архивы за последние десять лет и выяснит, не лечился ли некий неизвестный от черепно-мозговой травмы. Когда, вы сказали, ваш друг пропал?
Я крепко зажмурилась, потом снова открыла глаза.
– Летом 1998 года. В последний раз я видела Кэйда 1 августа. Он был сам не свой. Мы поссорились. В тот день я ушла из его квартиры, не думая ни о чем плохом. Да, у него были трудности, но я и представить себе не могла, что больше никогда его не увижу. Казалось, он исчез с лица земли.
– Понятно, – резюмировала доктор Брэнсон. – Возможно, что мы будем искать иголку в стоге сена, но все же мы проверим истории болезни всех пациентов без документов за прошедшие годы и посмотрим, не найдется ли какая-то связь. Если нам удастся выяснить, что с ним произошло, или понять природу его травмы, то это поможет составить план его лечения.
Я кивнула:
– Спасибо вам большое.
Было уже почти десять часов вечера, когда в зале ожидания ко мне подошла медсестра. Я почти засыпала.
– Мы перевели его на пятый этаж, – сообщила она. – Хотим оставить его на ночь, чтобы последить за его состоянием.
– Спасибо. – Я встала и начала собирать вещи.
– Я могу поставить в палате еще одну койку, если вы хотите остаться.
Я подумала о Райане.
– Я… не могу. Но мне хотелось бы заглянуть к нему и пожелать спокойной ночи перед уходом.
– Пожалуйста. Идите за мной, я отведу вас в палату.
Лифт устремился вверх. Я чувствовала, что медсестра не сводит с меня глаз.
– Этот человек что-то для вас значит? – спросила она.
Поначалу ее вопрос застал меня врасплох. Я не знала, что ответить. Только Кэйд замечал, что обычно все эмоции отражаются на моем лице, только он видел меня насквозь. «Тебя застали врасплох», – так он всегда говорил.
– Вы очень наблюдательны, – наконец сказала я медсестре. – Он действительно много для меня значит.
Медсестра проводила меня в палату Кэйда. Там было темно, лишь в окно струился свет города, который он когда-то так любил.
– Мистер Макаллистер, – прошептала медсестра.
Он не ответил, и по его дыханию я поняла, что он спит.
– Вот и хорошо, – шепотом сказала она мне. – Ему необходим отдых.
Я кивнула, подошла поближе. Его исхудавшее тело прикрывало тонкое одеяло, лицо было опухшим, раны перевязали. По трубочке через нос поступал кислород, к вене на правой руке подключили капельницу.
– Спокойной ночи, Кэйд, – прошептала я.
– Идите домой, – посоветовала медсестра. – Отдохните немного. Я за ним присмотрю. Не беспокойтесь.
– Спасибо, – поблагодарила я, и глаза защипало от слез. Я догадалась, что женщина это заметила.
– С ним все будет в порядке, – успокоила меня она. – Я это чувствую.
Я глубоко вдохнула, чтобы успокоиться.
– Надеюсь.
Я направилась к двери, но на полпути вернулась. Порывшись в сумке, я нашла айпод. В его плейлист входили сотни песен, которые он когда-то любил – мы когда-то любили. Я осторожно вставила наушники Кэйду в уши и включила музыку. Его веки чуть дрогнули, когда зазвучала песня Follow You Down
[29] группы Gin Blossoms
[30].
* * *
Домой я пришла после одиннадцати, и Эдди встретил меня у двери.
– Привет, парень, – шепнула я и опустилась на колени, чтобы приласкать пса. Я заметила куртку и чемодан Райана и подумала, что он, может быть, уже спит. Сколько еще я смогу скрывать от него эту тайну?
