Когда Мартини услышал невероятное вранье соседа, он чуть не врезал кулаком по экрану телевизора. Но вовремя спохватился, что рука-то забинтована.
Сидевшая за столом Клеа взяла пульт и выключила телевизор.
– Рана серьезная, и она до сих пор не зажила. Я же говорила, что надо пойти к врачу, – спокойно и уверенно произнесла она.
Мартини все еще кипел от гнева:
– Ублюдок!
– А что ты от него ожидал?
Учитель постарался взять себя в руки. Он подошел к столу и сел рядом с женой. Было одиннадцать вечера, дом погрузился в тишину. Стол, освещенный люстрой, казался островком света в темноте. Перед супругами лежал список приходов и расходов и копия декларации о доходах. Клеа уже раз десять проверила все на калькуляторе, но результат оставался без изменений.
– Нам не хватит денег, чтобы оплатить все расходы, которые назвал адвокат Леви, – с безнадежным вздохом заключил Мартини.
– Ну, значит, на этот раз немного задержим плату за дом.
– Хорошо. А где будем жить, когда нас выселят?
– Подумаем об этом, когда выселят. А я тем временем займу денег у родителей.
Мартини покачал головой, словно хотел подчеркнуть, насколько абсурдна ситуация, в которой они оказались, и как быстро все это завертелось.
– Придется обойтись без услуг Леви. Другого выхода у нас нет.
– У нас кончились продукты.
– А это тут при чем?
– Сегодня я пошла в супермаркет. Кто-то из посетителей меня узнал. Я испугалась и ушла, так ничего и не купив.
Увидев, что лицо мужа снова исказила ярость, она взяла его за руку. Потом сказала с болью:
– Моника стала получать оскорбления через Интернет. Ее вынудили ликвидировать свой профиль в «Фейсбуке».
– Это неудачники, которые ищут, чем бы привлечь к себе внимание. Я бы на них как раз внимания не обращал.
– Да, я знаю… Но через несколько дней ей придется пойти в школу.
Жена была права. За всеми невзгодами он об этом позабыл.
– Ты не можешь позволить над собой измываться и ни разу не отреагировать. Ведь все обвинения в твой адрес тут же переносят на нас.
Мартини вздохнул:
– Ладно, я кажу Леви, чтобы начинал работать.
Кто-то позвонил в дверь. Супруги молча переглянулись, не понимая, кто бы это мог явиться в такой час. Потом Мартини встал и пошел открывать.
– Добрый вечер, учитель Мартини, – с порога приветствовал Борги.
У него за спиной виднелись по меньшей мере пять патрульных машин с зажженными фарами, полицейский фургон и передвижная лаборатория. Весь этот парад был явно устроен для СМИ. Операторы и фотографы снимали вовсю.
– У меня ордер на обыск и изъятие.
Борги протянул ему документ.
Клеа бросилась к мужу, но, увидев возле дома скопление полицейских, резко остановилась.
– Мы должны взять у вас отпечатки пальцев и пробы биоматериала, – продолжал агент. – Вы согласны, чтобы мы все это произвели на месте, или настаиваете, чтобы вас вызвали?
Мартини был выбит из колеи:
– Хорошо, я согласен, делайте все здесь.
Борги обернулся к полицейским, ожидавшим снаружи, и сделал им знак войти.
Мартини сидел в центре собственной гостиной. Вокруг него сновали трое лаборантов в белых халатах и латексных перчатках. Один брал ватным тампоном пробы слюны, а другой тем временем возился с соскобами из-под ногтей на правой руке, чтобы обнаружить там органический материал Анны Лу. Третий занимался левой рукой. Он снял повязку и принялся брать пробы из еще не зажившей раны, а под конец сфотографировал порез специальным аппаратом с зеркальной оптикой, позволявшей делать снимки с сильным увеличением.
Мартини позволял все это проделывать совершенно спокойно, в каком-то отупении.
Агенты шарили повсюду, рылись в его вещах, в памятных подарках. Вокруг творился немыслимый бедлам. Полицейские выходили из дома с запечатанными полиэтиленовыми пакетами, где были вещи самые разномастные: кухонные ножи, ботинки и даже садовый инвентарь. На бульваре перед домом команда техников обыскивала внедорожник под пристальными взглядами разбуженных соседей. Накинув зимние куртки прямо на пижамы, соседи отпускали отнюдь не дружественные комментарии.
Сидя в углу гостиной, Клеа смотрела на мужа, обняв Монику, которую подняли с постели. Обе выглядели очень расстроенными. И Мартини уже в который раз почувствовал себя виноватым.
9 января
Семнадцать дней после исчезновения
Машиной Мартини занимался лучший криминалист из экспертного отдела.
Это был маленький человечек, уже в возрасте, очень необычного вида. Странность заключалась в том, что, будучи почти лысым, он завязывал остатки волос в хвостик, а участки тела, видневшиеся из-под белого халата, были сплошь в татуировках. Звали его Кропп.
– Мы взяли материал для всех возможных тестов, и на это потребуется немало времени, – оправдывался он, стоя перед Фогелем и Майер.
Чтобы создать наилучшие условия для работы команды исследователей, полиция реквизировала муниципальный гараж. Все просторное помещение по периметру обшили большими пластиковыми щитами, пол застелили белым непромокаемым полотном. Машину поставили на подъемник. Техники старательно разбирали внедорожник по винтику. Все детали были тщательно рассортированы и подвергнуты осмотру с помощью замысловатой аппаратуры.
– Ну что? Есть какие-нибудь новости? Да или нет? – нетерпеливо спросил Фогель.
Кропп, похоже, никуда не спешил и давал объяснения более чем флегматично:
– Первое, что следует из осмотра, – это то, что машину недавно чистили, причем только изнутри.
Такое известие не могло не понравиться спецагенту.
– Обнаружены следы чистящей жидкости и растворителей, и это может навести на мысль, что кто-то пытался уничтожить следы.
– Зачем чистить только салон, если тебе нечего скрывать? – заметил Фогель.
– Кровь или другие органические следы? – спросила прокурорша, явно неудовлетворенная первыми результатами.
Коротышка отрицательно покачал головой, и хвостик у него на спине пришел в волнообразное движение.
– В общем, нет никаких доказательств, что Анна Лу садилась в эту машину, – продолжила Майер.
– А вы что, действительно надеялись, что мы обнаружим следы крови? – пошел в наступление Фогель.
– Следы ДНК, – уточнила она. – Я ожидала, что обнаружатся следы ДНК девочки.
Фогель чуть не спросил, откуда берется такая детская наивность? Она говорит серьезно или хочет его подразнить?
– Неужели вы не понимаете, что это хороший знак: ничего не найти?
