Мы с Анной поднялись и пошли к двери, повернувшись к нему, чтобы попрощаться; я увидела, что он многозначительно смотрит на меня. Прикрыв глаза и показав этим, что все поняла, я вышла вслед за Ермаковой в коридор, проводила ее в палату, где мы договорились, что в случае необходимости она будет отправлять мне SMS, потом я якобы ушла, а на самом деле вернулась в кабинет врача.
— Присаживайтесь, Женя, — пригласил он меня, причем добродушным дедушкой он уже не выглядел. — Меня предупредили, какая вы сестра, поэтому поговорим серьезно. Анну отравили. Именно поэтому она потеряла голос.
Когда я это услышала, у меня дыхание перехватило — телохранитель, называется! У меня охраняемое лицо прямо под носом отравили, а я и не заметила. С трудом взяв себя в руки и прочистив горло, я все же внезапно осипшим голосом спросила:
— Одним из тех лекарств, что вы перечисляли?
— Нет! — уверенно ответил он. — Для достижения подобного эффекта доза любого из них должна была быть чудовищной, что сказалось бы на всем организме, а этого нет. В ее еду или питье подмешали или на протяжении последнего времени систематически подмешивали некий неустановленный пока препарат. Или заменили им ее привычные лекарства. Думайте, где это могло произойти!
— Да нигде! — резко ответила я. — Анна уезжала на месяц, в Москву вернулась чуть больше недели назад. За это время никто из посторонних в ее квартиру не входил. И это совершенно точно. С позавчерашнего вечера мы с Анной ели одно и то же. Пустырник я, правда, не принимала.
— Перечислите! — попросил он.
Я подробно рассказала ему, что мы с Анной ели и пили с самого первого момента нашей встречи. Я дошла до сегодняшнего утра, когда вдруг осеклась и даже глаза закрыла — какая же я идиотка!
— Что вы вспомнили? — спросил врач.
— Сегодня утром я отвезла Анну в театр на такси и оставила там, а сама вернулась к ее дому, чтобы поменять пробитое колесо на машине. А она обычно, как приезжает, пьет у себя в гримерке кофе с сахарозаменителем, да и пустырник принимает. Это единственное, что она пила, а я — нет.
— Не удивили! — вздохнул он. — Мне приходилось иметь дело с актерами, и я знаю, какие нравы царят в театре или на съемочной площадке, какие страсти кипят. Скажите, там есть кто-то, кому Ермакова мешает настолько, что он пошел бы на такое? — Сил ответить не было, и я просто кивнула. — Значит, вы сейчас поедете в театр и заберете из гримерки Анны все продукты и лекарства! Все! — подчеркнул он. — А пока вы едете, я свяжусь с вашими работодателями и объясню, что случилось. Уверен, что у них есть подходящая химическая лаборатория, где смогут выяснить, что именно подмешали Ермаковой.
— Но вы же взяли у нее анализы, — удивилась я.
— Да! Но в крови и моче остаются только следы препарата, а иметь его в первозданном виде куда надежнее, — объяснил он. — Езжайте! Не теряйте времени! Преступники добились своей цели — Ермакова потеряла голос, и теперь они постараются уничтожить улики. Об Анне не беспокойтесь. Мы к ней никого не пропустим и передачи для нее принимать не будем — не дай бог, ее и здесь попытаются достать!
По лестнице я даже не сбежала, а слетела. Едва сев за руль, я позвонила Крону, но его номер был занят. Всю дорогу до театра я продолжала звонить, пока наконец не услышала его голос, естественно, совсем нерадостный.
— Я уже все знаю, — с ходу сказал он. — Возле театра стоит серебристый «Нисан», номер 314, водителя зовут Игорь. Отдашь ему все, что соберешь в гримерке Ермаковой, и оборудование, и можешь быть свободна.
— Крон! Этой мой косяк и…
— Это не твой косяк! Это мой, — выделил он, — косяк! И я уже огреб за него свою порцию добра.
— За то, что вызвал меня, а я не оправдала надежд твоего начальства? — бешеным голосом поинтересовалась я. — Так вот! Я все передам! И оборудование сдам! И деньги верну! «Дипломата», извини, с собой нет, но я тебе его стоимость возмещу! А теперь послушай меня внимательно! Ты меня не один год знаешь! Что с характером у меня все в порядке, для тебя не секрет! Можете меня отстранять, но я этим делом буду заниматься! На общественных началах! И запретить этого ты мне не можешь! Привет начальству! — и отключила телефон.
Я сорвалась на Крона, но легче мне не стало, потому что я действительно была виновата. Какого черта я оставила Ермакову в театре одну? Подумаешь — машина! Да я и вечером могла бы колесо поменять! Нет! Мне именно утром приспичило! Расслабилась! Решила, что всех построила: Воронцова укротила, Тихонова шуганула, и можно бамбук курить! Но кто в театре мог отравить Анну? Тихонову туда хода нет, значит, Воронцов с Лукьяновой решили отомстить. Но как они могли это сделать? И во что именно они напихали отраву? За этими размышлениями я подъехала к театру и пошла внутрь через служебный вход.
— Ты куда это? — неласково встретил меня незнакомый охранник.
— Я сестра Анны Ермаковой, — объяснила я. — Она просила кое-какие вещи из ее гримерки взять — нужны они ей.
— А-а-а, понял, — покивал он. — Как там она? — В ответ я только горестно махнула рукой. — Да, не повезло ей, — невесело согласился он. — Только я тебе ключ дать не могу.
— Да мне и не надо. Вы его Александре Федоровне дайте, все равно же я без ее помощи там ничего не найду. Я сейчас схожу за ней. Как она, кстати?
— Переживает сильно. Шутка ли? Анна же ей как родная. Только зачем же ходить, если я ее по внутреннему телефону вызвать могу.
Он позвонил, и через несколько минут пришла поникшая и сразу на десять лет постаревшая Ковалева. Она укоризненно посмотрела на меня, и я виновато отвела глаза. Узнав, зачем я пришла, она властным жестом протянула к охраннику руку за ключом, и тот покорно открыл дверцу висевшего на стене шкафчика, но вдруг замер, а потом, повернувшись к нам, растерянно сказал:
— А ключа нет.
— Как это нет? — воскликнули мы с Ковалевой в один голос.
— Сами смотрите, — предложил он. — Ключ приметный. Даже если бы его случайно на другой крючок повесили, то все равно видно было бы.
Как выглядит нужный нам ключ, я хорошо не помнила, но уж Александра Федоровна должна была знать его «в лицо». Она осмотрела все ключи и развела руками — нету, мол!
«Опоздала! — в ужасе подумала я. — Охранник ведь — живой человек, он и покурить мог выйти, и в туалет. Вот Воронцов с Лукьяновой и воспользовались моментом, когда его на месте не будет. И взяли его — ключ-то приметный, его ни с каким другим не спутаешь. Но вдруг они еще не успели ничего забрать?»
— Будем ломать дверь! — решительно заявила я.
Охранник и Ковалева уставились на меня как на сумасшедшую, и Александра Федоровна сказала:
— Женя! Ты горячку не пори! Даже если этот потерялся, то у Анечки ведь свой есть. Ты съезди да забери его.
— Времени нет! — отрезала я и, оттащив ее в сторону, шепотом объяснила: — Анна потеряла голос, потому что ее чем-то отравили!
