— В каком смысле? — насторожилась я.
— В прямом. Чтобы никто не знал об этом. В общем, в поезде, когда возвращалась в Москву, она познакомилась с одним человеком. Уже в Москве они начали встречаться, и он ей предложил переехать в квартиру, которую он для нее снимет. Человек этот очень небедный, денег для нее не жалеет, но, наверное, женат, только ей муж и не нужен. Свою половину за нашу квартиру она так и будет продолжать мне отдавать, главное, чтобы все, особенно Воронцов, по-прежнему считали, что она живет здесь. Она и вещи кое-какие свои оставит, чтобы соседка, если вдруг с проверкой нагрянет, могла убедиться, что в квартире живут две девушки.
— Многостаночница, однако, — хмыкнула я. — Ты, естественно, согласилась.
— Конечно! Я понимаю, что непорядочно людей обманывать, но ведь Воронцов и сам ничем не лучше. А Дарье те деньги, что она мне давала, можно сказать, с неба упали, потому что честно заработанными так не разбрасываются. А у нас с Валерой появилась возможность нормально жить. И с тех пор Дарья в этой квартире ни разу не появлялась.
— Хватит, основное я поняла, — остановила ее я и попросила: — Расскажи мне все, что знаешь об отношении Дарьи к моей сестре.
— Дашка сначала себя скромно вела: присматривалась, прислушивалась, со всеми перезнакомилась, все сплетни, какие можно, собрала, чтобы ориентироваться, кто есть кто. Потом Воронцов объявил, что будет ставить «Маскарад», в роли Нины — Дашка, и она осмелела. А уж когда у нее Сухарик появился…
— Кто? — воскликнула я.
— Она так папика своего зовет. Так вот, когда он у нее появился, вообще обнаглела. Она почему-то меня своей подругой считает, вот и сказала мне, что года не пройдет, как она ведущей актрисой театра станет. Я ее спросила, с чего она это взяла, Ермакова вроде уходить никуда не собирается. А она мне на это, что уберут их из театра, что Анну Николаевну, что Бориса Ефимовича, потому что они уже давно всем надоели до изжоги, и новым главным станет Воронцов. И, видимо, не мне одной она это говорила, потому что один из охранников — его все Пантелеичем зовут — ей при всех сказал, чтобы она язык свой поганый попридержала, а имя Анны Николаевны даже произносить не смела. Она только фыркнула в ответ. А в следующую его смену ему заявила, да еще громко так, чтобы многие слышали, что он всего лишь капитан полиции, который и на службе копейки сшибал, и теперь на пенсии копейки считает, а ей полковники ноги целуют. Пусть сначала научится деньги зарабатывать, тогда и рот открывает, а пока его дело — двери открывать.
— Так ее папик полковник? — уточнила я.
— Не знаю, но то, что он военный, это точно, потому что она один раз сказала: «Он думал, что это я у него буду строевым шагом ходить. Хрена! Сам передо мной марширует и носок тянет! Со мной его командирские замашки не пройдут!» А еще я поняла, что денег у него много. Все вроде.
— А почему она его Сухариком зовет? Это от фамилии, от телосложения, от характера? Хоть как-то она это объяснила? — допытывалась я.
— Она сказала, что от противного. Да ее от него действительно с души воротит, как и от Воронцова, она о них говорить спокойно не может, ее аж всю трясет. Она вообще всех мужчин животными называет. Говорит, что хочет получить от жизни все и сейчас, а не тогда, когда из нее песок сыпаться будет. И когда она поднимется на самый верх, уже сама будет выбирать мужчин, которые ей нравятся, а не прогибаться от нужды под тех, кого ненавидит.
— Понятно! Давай дальше с «Маскарадом», — попросила я. — Воронцов начал репетировать с Дарьей, потом его заставили взять на роль Нины Анну. Он с этим смирился для вида или нет?
— Он действительно смирился, потому что Дашка бушевала и явно передразнивала его: «Я не буду плевать против ветра! Успокойся! Это не последний спектакль в твоей жизни!» Да он не мужик, а размазня! Слизняк! Мы еще посмотрим, кто кого! Жаль, что не могу послать его прямо сейчас, но я ему это еще припомню!» И твердо заявила, что Нину она сыграет, чего бы это ни стоило, потому что отступать не привыкла. «Раз отступишь, два отступишь, и все! Ты лузер! А это не про меня!».
— Скажи, а ты сама видела, как она отреагировала на то, что произошло с Анной? — спросила я.
Девушка покивала и сказала:
— Мы с Дашкой в левой кулисе стояли. Когда Анна свою последнюю реплику не произнесла, к ней Александра Федоровна из правой кулисы бросилась, помогла встать, на стул посадила. А я так испугалась за Анну Николаевну, что стояла как оглушенная, ничего не соображала. Тут Воронцов с остальными из зала прибежал, орать начал, Александра Федоровна его обругала и сказала, что у Анны с голосом проблема. Меня этот шум как-то в себя привел, я словно очнулась. Посмотрела на Дашку, а у нее такое выражение лица… — Вера задумалась. — Я попробую объяснить. Вот представьте себе, что человек купил лотерейный билет и надеется выиграть велосипед. И тут он вдруг узнает, что сорвал джекпот. Это такая гамма чувств!
— Я поняла, что ты хочешь сказать. Сначала шок от неожиданности, она растерялась, не поверила в то, что случилось, потом до нее дошло, что все это реально, и ей хотелось заорать от радости в голос, запрыгать от счастья. Да нельзя.
— Все было именно так, — воскликнула Вера. — Дашка глаз не могла оторвать от того, что творилось на сцене, каждым моментом упивалась, а когда почувствовала мой взгляд, тут же стала серьезная, повернулась и ушла. А вот после репетиции, когда уже она снова Нину сыграла, заявила мне: «Вот видишь! Вышло по-моему! И так будет всегда!»
— А Воронцов как отреагировал? Для него случившееся было неожиданностью или нет?
— Мне кажется, полнейшей неожиданностью — он очень натурально орал. А еще воспользовался моментом, что Анна ему ответить не может, и отыгрался за пережитое публичное унижение.
— Ситуация более-менее прояснилась, — с облегчением вздохнула я.
К счастью, Вера ничего не перепутала и не забыла, да и Валерий, который тогда был вместе с ней, все хорошо помнил.
— Когда Дашка мне рассказывала, какую квартиру для нее снял ее папик, она говорила, что в этом доме на первом этаже книжный магазин, а лучше бы супермаркет, чтобы далеко не ходить. Когда она мне объясняла, куда идти, мы договорились встретиться возле дверей книжного магазина. Только он-то был уже закрыт! Внутрь не войдешь, а на улице дождь с ветром. Вот мы во двор и зашли. Спрятались под грибком на детской площадке, а от ветра нас горка немного загораживала. Поэтому мы и видели, из какого подъезда она вышла. И окликнули ее, чтобы она зря на улицу не выходила. А она к нам под грибок залезла и еще окрысилась на нас, что мы, мол, за ней шпионим.
— Я ей тогда и высказал, что в следующий раз она своим ходом под дождем добираться будет, — добавил Валерий.
— Вышли мы из-под грибка все вместе. Дашка наверх посмотрела и хмыкнула: «Ревнует он меня, видите ли! Отелло недоделанный!» Я за ее взглядом проследила и в окне третьего этажа, вон в том, втором от подъездного, увидела силуэт мужчины. Там и сейчас свет горит. Дашка ему рукой махнула — все, мол, в порядке, а он ей в ответ. Она в подъезд побежала, а мы — к метро.
