— Мне говорили, что он несколько раз Анну защищал, — заметила я.
— Да будь у него здоровье покрепче, он бы не только словами, а и кулаком кое-кого вразумил. Он Анну Николаевну очень уважает! — подтвердила она. — Иваныч все время плачется, что у него денег нет, поэтому, как кто в отпуске или на больничном, он за него работает. Да и работа-то у охранников, честно говоря, не бей лежачего. А Фролов… Не нравится он мне — уж больно у него глаза липкие. Даже на меня смотрит так, словно сожрать хочет. Ой! — неожиданно воскликнула она. — Вспомнила! Как о Фролове заговорили, так и вспомнила! Я же в первый раз ключ у него брала! А возвращала обратно, значит, снова Степанычу!
— Ясно! — кивнула ей я, потому что мне действительно все стало до конца понятно, но был один момент, который требовал уточнения, и я спросила: — А вы не в курсе, где служил Пантелеич, когда в полиции работал?
— Так там же, в центре. Он и живет неподалеку, потому в театр и устроился, как в отставку вышел, — ответила она.
— Вы идите, отпрашивайтесь, а я пока такси вызову, — попросила я, и она ушла.
Вызвать машину было делом одной минуты, а все остальное время я думала о том, что пасьянс, кажется, сложился. Пантелеич служил в центре города, где и театр, и дом Воронцова. Раз капитаном ушел в отставку, то работал «на земле», и должников в своем районе у него должно быть видимо-невидимо. О том, что я укротила Воронцова, он, видимо, узнать не успел, и поэтому, когда Анна в невменяемом состоянии попыталась выбежать из театра, его терпение лопнуло. Он сказал, что у него плохо с сердцем, ему на замену пришел Иваныч, а он сам обратился за помощью к своим должникам. И те постарались от души! Только доказать никто ничего не сможет. Что же касается порошка, то он появлялся в гримерке Анны в ночи дежурств Фролова. Если бы он сам его подсыпал, то не стал бы делать это в темноте, а включил свет. А что? Он в своем праве, сказал бы, в случае чего, что запах подозрительный оттуда почувствовал, взял ключ и зашел проверить. Да и увидел бы он, что просыпал порошок, и убрал его. Значит, не он. Кобель он, видимо, еще тот, поэтому нельзя исключать, что ночью, когда в театре никого нет, к нему шмыгает какая-то бабенка. Но кто? И чем ей так насолила Анна?
Мария вернулась уже переодевшаяся, а там и такси подошло. Обернулись мы быстро, потому что она жила относительно недалеко от работы, а кулек, надежно упакованный в полиэтиленовый пакет, был спрятан под крышей стоявшего во дворе ее дома заброшенного гаража. Хотела я ей сказать, что вездесущие мальчишки вполне могли на него наткнуться и из любопытства попробовать то, что в нем, но промолчала. Обошлось — и ладно! Когда мы снова подъехали к детскому саду, я спросила:
— Мария, вы, случайно, не знаете номер телефона Пантелеича — мне с ним очень надо поговорить? И, кстати, как его полностью зовут? Не обращаться же мне к нему «Пантелеич»?
— Номера нет, но я могу на вахте узнать. А зовут его Иван Константинович Пантелеев. Только Константиныч длинно и выговорить трудно, вот его и зовут Пантелеичем, — объяснила она, и через пару минут номер телефона охранника уже был в моем смартфоне.
Мария вышла, а таксист вопрошающе посмотрел на меня: мы, мол, еще куда-то едем или вы расплачиваетесь? Кивнув ему в знак того, что все поняла, я для начала позвонила Крону:
— Привет! Ты помнишь два пакета, что я для тебя передавала? С маленьким все в порядке, а вот в большой я забыла кое-что положить. Я сейчас на юго-западе, куда мне подъехать?
— Понял! Доезжай до «Фрунзенской» и поднимайся наверх, я буду тебя ждать на улице возле машины. Ты ее запомнила?
— Поставь ей на крышу большую черную калошу, чтобы я не ошиблась, — обиженно буркнула я.
Калошу он, естественно, не поставил, зато сам маячил возле машины — и явно не потому, что был низкого мнения о моих профессиональных способностях, а от нетерпения. Мы сели в автомобиль, заехали в ближайший двор, чтобы никому не мешать, и я рассказала ему все, что узнала. О своих догадках относительно участия Пантелеича в судьбе Воронцова я, естественно, промолчала — не мое это дело. Крон внимательно выслушал меня, а потом попросил:
— Давай сюда порошок — я его немедленно экспертам отвезу, и они экспресс-анализ сделают. А у тебя какие планы?
— Сейчас созвонюсь с Пантелеичем и попробую с ним поговорить — надеюсь, что сестре Ермаковой он не откажет в помощи.
— Звони и выясняй, где он живет. Если по дороге, я тебя подброшу.
— Не надо, Крон, на метро я быстрее доберусь, — отказалась я.
Как я и ожидала, Пантелеич сразу согласился со мной побеседовать, и мы договорились встретиться на детской площадке во дворе его дома. На метро я действительно добралась очень быстро и оказалась на месте раньше него. Ждать, правда, долго не пришлось. Из одного из подъездов выбежали двое мальчишек и сразу бросились к горке, а за ними степенно вышел немолодой мужчина с газетой в руках. Оглядев двор и увидев меня, он направился к скамейке, где я сидела. При ближайшем рассмотрении это оказалась газета бесплатных объявлений, и я, чтобы как-то начать разговор, спросила, вставая ему навстречу:
— Здравствуйте, Иван Константинович. Если вы работу новую ищете, то не надо. Не придется вам из театра уходить.
— Надо понимать, что Женя — это ты? — спросил он, оглядывая меня с головы до ног профессиональным ментовским взглядом. — Сестра, говоришь, ты Анне? Не похожи что-то.
— Так мы же не родные, а троюродные, — объяснила я.
— Ну-ну, — буркнул он, опускаясь на скамейку. — Да ты садись! А почему, интересно, мне не придется из театра уходить?
— Потому что Воронцов и Лукьянова там больше не работают.
— Неужели Борька их выгнал? — усмехнулся он.
— Нет! — покачала головой я. — Воронцова какие-то отморозки избили настолько жестоко, что он еще очень не скоро поправится, если вообще жив останется. Но даже в самом лучшем случае звезда его творчества закатилась навсегда, потому что на связи жены он больше рассчитывать не сможет.
— Большая утрата для искусства, — хмыкнул Пантелеич. — А Лукьянова что же?
— Она мертва, — ответила я. — А уж что это было — убийство или несчастный случай, — пусть полиция разбирается. Но у этой дряни теперь уже не спросишь, чем она отравила мою сестру.
— Чего-чего? — насторожился он. — Анну отравили?
— Да! И именно поэтому она голос потеряла! Но это только между нами, — предупредила я его, и он понимающе кивнул. — Аня подозревала в этом Воронцова с Лукьяновой.
— Воронцов — гнида, он бы на такое никогда не решился, — уверенно заявил Пантелеич. — Самое большее, что он может, — это гадости говорить да козни строить. А вот сука Дашка была способна на все! И вот кому я точно не пожелаю царствия небесного, так это ей. Но если ее убили, то Верка тут точно ни при чем — она и мухи не обидит!
— Да я сама в этом уверена, потому что Лукьянова уже давно жила по другому адресу. Там-то и умерла.
