— Опа! Разбогатела? Или это Воронцов наследство получил? — язвительно поинтересовался Пантелеич.
— Подрабатывала, — выразительно произнесла я.
— И я даже знаю как! Цены бы ей в борделе не было! Нарасхват бы шла! — усмехнулся он.
— Скажите, Иван Константинович, в тот день, когда Анну отравили, вы видели, как Лукьянова утром в театр пришла?
— Конечно, видел. Прошествовала мимо меня, как королева какая-нибудь, даже взглядом не удостоила. И кончай ты меня звать по имени-отчеству, зови, как все, Пантелеичем. А почему ты спрашиваешь?
— Да была у меня мысль, что она могла остаться на ночь в театре, взять потихоньку ключ, когда охранника на месте не было, и продукты в гримерке сестры отравить, а потом вернуть ключ на место и спрятаться до утра. Но раз она утром пришла, то это не она. А Воронцов, как я точно выяснила, ночевал дома.
— А в другое время она этого сделать не могла? — поинтересовался он.
— В том-то и дело, что нет! Отраву подмешали той ночью, и это совершенно точно. И так же точно то, что это сделал кто-то из театральных. Дело в том, что преступник хотел после того, как Анна в среду из театра уехала, забрать отравленные продукты. Он даже ключ на вахте умудрился взять, но по какой-то причине не сумел им воспользоваться, поэтому все осталось на месте. Это уже я все забрала и отдала в частную химлабораторию, а там сказали, что это какой-то мудреный яд.
Пантелеич как-то заерзал, похмыкал, откашлялся, а потом под моим недоуменным взглядом признался:
— Вообще-то это я ключ забрал.
— Зачем? — опешила я.
— Я просто рассудил так, что после несчастья с Анной нечего ему без присмотра болтаться. Она явно не скоро в театре появится, а понадобится ей что-нибудь, так со своим ключом придет и возьмет. А раз она там не будет появляться, то и убирать там нечего! А мне спокойнее — там же ее вещи остались. И, как видишь, правильно сделал. Да я его всегда забирал, когда Анна надолго уезжала. Или никогда не приходилось слышать, как толченое стекло в грим подмешивают?
— Как же его не хватились? — удивилась я.
— Так я вместо него вешал ключ от старого замка на сарае, похожи они очень. А Машку предупреждал, чтобы она там не убиралась. Это она уже к приезду Анны там чистоту наводила. А в этот раз голова не тем занята была, вот и забыл повесить.
— Какое счастье, что вы его забрали! — с огромным облегчением выдохнула я. — А про толченое стекло вы всерьез сказали?
— Женя! Вот ты в театре была, а получается, что ничего не видела, — укоризненно произнес он. — Да в самом низкопробном борделе нравы поскромнее будут!
— В общем-то, да, обстановка там напряженная. А у Анны враги в театре есть, кроме Воронцова и Лукьяновой?
— Все женщины-артистки. Только Верка одна на Анну как на божество смотрит, — исчерпывающе ответил Пантелеич. — А так из бабского сортира пар клубами валит — все кипятком писают! От зависти зубы до корней стерли, они у них теперь как у старых кобыл. А уж когда Анна из Канады помолодевшая и похорошевшая вернулась, чуть в голос не выли. Каких только гадостей у нее за спиной не говорили!
— А мужчины? Может быть, кто-то из них ради своей женщины мог на преступление пойти?
Пантелеич задумался, а потом пожал плечами и сказал:
— Вряд ли. Мужик бы по-другому поступил, да и отрава — способ чисто бабский. Ты уж поверь бывалому менту.
— Вы знаете, тут есть еще одна странность. Я разговаривала с уборщицей Марией, так она сказала, что два раза находила в гримерке Анны рассыпанным какой-то порошок. На вид что-то вроде сахара или соли. Но сестра совсем не употребляет сахар, да и соли у нее там быть не может. Первый раз это было недели за две до ее отъезда в Канаду, а второй раз — несколько дней назад. Причем, что характерно, оба раза наутро после дежурства Фролова.
— Убью, с-с-с!.. — взревел он, вскочив на ноги, но тут же осекся, посмотрев на мальчишек. — Внуки, — буркнул он и сел обратно, а потом, переведя дух, сказал: — Дело в том, что Фролов с одной актрисой шуры-муры крутит. Зойкой Сизовой. Она баба разведенная, в самом соку, ей мужик для здоровья нужен, а дома у нее сын очень проблемный, туда никого не приведешь. А Фролов — жеребец стоялый, ему только дай, да и лестно ему, что он актрису трахает. Встречаются они в театре, в дни его дежурств. После спектакля все разойдутся, а она задержится, вот они и резвятся. Или она специально приезжает в театр, когда там никого нет.
— И давно это у них? — поинтересовалась я.
— Началось после того, как Воронцов с Лукьяновой в театре появились, — ответил он и выразительно посмотрел на меня. — Намек поняла? — Я кивнула. — У нас ведь как положено? Дверь за последним сотрудником закрыл и обязан сделать обход всего здания, а потом можешь дрыхнуть до утра. Вот пока он ходил и все проверял, она могла взять ключ и делать все что угодно. Когда Анна на съемках и так далее, Зойка все ее роли играет. Вот и решила она реванш взять.
— В каком смысле? — не поняла я.
— В театре есть один старик, механик сцены, так он рассказывал, что в свое время Борька никак не мог выбрать, кого ведущей актрисой сделать: Анну или Зойку. Зойка уж и в постель к нему ныряла, и из кожи вон лезла, а Анна тогда «Нику» получила. И вопрос сам собой решился. Анна примой театра стала, а Зойка таблеток наглоталась, еле-еле откачали. Вот Зойка зло и затаила! Наверное, когда Воронцов с Лукьяновой в театре появились и начали Анну задирать, она и подумала, что все на них спишут. Тогда с Фроловым и стакнулась с дальним прицелом. Знать бы еще, что это за порошок, — задумчиво сказал Пантелеич.
— Не знаю! — развела руками я. — Но и так ясно, что какая-нибудь гадость.
— Но Анна-то ничем не болела. Ходила не сказать чтобы веселая, но здоровая, — недоумевал он. — Два раза ей какую-то дрянь подсунули — и ничего, но там хоть ясно кто — Зойка. А на третий раз уже совсем непонятно, кто и что ей подсыпал, и она отравилась. Нет, Женька! В полицию надо обращаться! Я могу по старым связям пройтись и толкового следака из МУРа найти, потому что районные это дело не потянут.
— Да я бы с радостью, но Анна запретила! — раздраженно сказала я. — Она вокруг себя никакого шума и скандала не хочет. Сами небось знаете, что она от журналистов как черт от ладана шарахается. А тут они ведь набегут всем скопом. И ее дорогие коллеги им такого наговорят, что не приведи господи. Да эти писаки и в больницу к ней пролезут, чтобы в халате или под капельницей сфотографировать, а потом куда-нибудь на обложку тиснуть. Нет! Если Анна так решила, пусть так и будет.
— Но нельзя же это так оставлять! — возмутился Пантелеич. — Надо же что-то делать!
— Давайте сначала все до конца выясним, потом хорошо обдумаем, тогда и решим, — предложила я. — А то у нас, кроме домыслов, ничего нет.
— Согласен! — кивнул он. — Ни вещдоков, ни улик нет. Ладно! Давай подождем. Только ты меня в курсе держи, а то, не дай бог, влипнешь во что-нибудь, ну и кто тебя тогда вытаскивать будет?
