— Точно за волосы? — спросила Ковалева, и я поняла, что она сдалась.
— И пинками тоже, — подтвердила я.
— Ладно! — буркнула она.
Открыв нижнюю дверцу шкафа, она встала на колени и стала искать что-то за сложенным стопкой постельным бельем. Наконец она вытащила оттуда завернутый в полиэтиленовый пакет бумажный кулек и протянула мне. Я помогла ей подняться и, когда она села, все-таки спросила:
— Это именно то, что мне надо? Без обмана?
— Да чего уж теперь? — отмахнулась она. — Сгорел сарай, гори и хата. То это, не сомневайся.
— Дайте мне спички, и пошли в туалет, — предложила я, решив действовать самым радикальным способом. — Пустое ведро найдется?
— Вот, в углу стоит, — кивком показала она.
В ванной я набрала полное ведро воды, а в туалете высыпала все содержимое кулька в унитаз, сожгла бумажный кулек так, чтобы от него ничего не осталось, и бросила пепел туда же. Эта же участь постигла и полиэтиленовый пакет, от которого остался только черный вонючий комок. Потом я спустила воду и вдобавок вылила ведро воды. Подумала и вылила еще одно.
— Ты ведь так и не сказала, как все понять смогла, — напомнила мне Ковалева, когда мы вернулись в ее комнату.
— Услышала сегодня фразу «Не было бы счастья, да несчастье помогло», подумала и все поняла. А подкрепили мои выводы ваши рассказы о тяжелой доле ведущей актрисы и любви Алексея к Анне, у которой только театр на уме, и она может пройти мимо своего счастья. Мы во вторник уходили из театра последними, ночью в продукты Анны ничего подмешать не могли — дежурил Степаныч, а он баб не водит. Утром Маша взяла ключ, убрала гримерку и вернула его уже Пантелеичу, который его никому не дал бы. Я привезла Анну и уехала, оставив вас вдвоем. Накануне было два скандала, поэтому подозреваемых должно было быть много, а на вас, которая беззаветно любит Анну, никто и не подумал бы. Действуя из самых лучших побуждений, вы все заранее просчитали и дождались подходящего момента, чтобы серьезно напугать ее и заставить задуматься о том, что ее ждет. Иначе говоря, пережить несчастье, чтобы по-новому взглянуть на жизнь и понять, где и в ком ее счастье. А о том, что вы Вальдовская, я узнала только сегодня. Вот вам и весь расклад! А теперь одевайтесь, Александра Федоровна, а то нас на улице уже машина заждалась.
— Куда это ты собралась меня везти? — насторожилась она.
— Вы помните, что я вам сказала? Что вы мне очень симпатичны. Вот я и хочу доказать это на деле.
Бурча что-то себе под нос, она оделась, причем очень быстро — актриса же, пусть и в далеком прошлом. Мы спустились вниз, я открыла перед ней переднюю пассажирскую дверь, а сама села сзади.
— Женя, куда теперь едем? — спросил Олег, поворачиваясь ко мне.
Я специально задержалась с ответом, чтобы Нестеров подольше посидел лицом к Ковалевой, и добилась своего.
— Олежка? — очень неуверенно и тихо спросила она. — Это ты?
Парень повернулся к ней, недоуменно посмотрел, оглянулся на меня, снова посмотрел на нее, а потом застыл с открытым ртом.
— Так ты Олег или нет? — уже более громко и настойчиво спросила она.
— Тетя Китя, это вы? Вы живы? — обалдело спросил Нестеров.
— Не дождетесь! — растерянно произнесла она и буквально простонала: — Олеженька! Как же ты вырос!
— Так, граждане встречающиеся! Пересаживайтесь назад. Оба! — приказала я. — Машину поведу я, а вы наслаждайтесь общением.
Они безропотно повиновались, и я села за руль. Сзади шел бессвязный разговор, состоявший из обрывков фраз, междометий, вопросов, на которые пока никто не в состоянии был толком ответить, и поэтому очнулись они только тогда, когда я остановила машину. Ковалева и Нестеров в автоматическом режиме вышли, и Олег очнулся первым:
— Так это же…
Тут и Александра Федоровна огляделась и, поняв, куда я их привезла, решительно запротестовала:
— Не пойду! Женька! Ты чего задумала? — обрушилась она на меня.
— Олег! На корабле бунт! Донесешь? — спросила я.
— Да легко! — ответил тот, подхватывая Ковалеву на руки.
— Олег! Пусти, медведь чертов! — требовала она, охаживая его своей сумочкой. — Я никуда не пойду!
— А вы и не идете, тетя Китя! Это я вас несу! — отвечал Олег, которому эта затея нравилась все больше и больше.
Мне оставалось только открывать двери перед Олегом и жутко скандалящей у него на руках Ковалевой. Но вот мы остановились перед дверью, и я нажала на звонок. Дверь открылась, и я сказала:
— Здравствуйте еще раз, Роман Давидович! Можно к вам в гости?
— Я ничего не понимаю, — растерялся Левин.
— А мы не одни, дядя Рома! — сказал Нестеров.
Я отступила в сторону, и Олег поставил ра-зом притихшую Ковалеву на пол перед Левиным. Роман Давидович узнал ее сразу! Его губы задрожали, плечи затряслись, глаза наполнились слезами, и он прорыдал:
— Китенька! Родная! Ты жива! Какое счастье!
— Ромчик! Здравствуй, родной! — Она шагнула к нему и обняла. — Что ты, не надо! Успокойся! — сама плача, успокаивала она его.
— Знаешь, Китя, ты совсем не изменилась, — заглядывая ей в лицо, совершенно искренне произнес он.
— Да будет тебе! — смутилась она.
Поняв, что надо брать власть в свои руки, я пропихнула всех в коридор квартиры и, сняв парик и шаль, которые бросила на тумбочку, произнесла краткую напутственную речь:
— Дорогие граждане и гражданка! Что вы все поодиночке пропадаете? Пропадайте лучше все вместе! Я уверена, что у вас это отлично получится! Начинайте прямо сейчас, а мне пора. Аплодисментов не надо. Вместо этого в целях собственного спокойствия и безопасности настоятельно рекомендую вам, Роман Давидович, и тебе, Олег, навсегда забыть о том, что вы меня вообще когда-нибудь в своей жизни видели. К вам, Александра Федоровна, это, конечно, не относится! Да-а-а! Чуть не забыла! Если вас, Роман Давидович, будут спрашивать, не звонила ли вам сегодня какая-нибудь женщина, вы должны ответить, что звонила и интересовалась, не было ли когда-нибудь в московских театрах актрисы по имени… Но вот имя актрисы, о которой вас спрашивали, вы забыли — склероз у вас. Вы поняли, что я сейчас сказала? — спросила я у совершенно растерянного Левина.
— Не волнуйся, Женя! Я проконтролирую! — заверила меня уже пришедшая в себя от первого шока Ковалева.
— За сим разрешите откланяться. С наилучшими пожеланиями, всегда ваша Женя!
— Хоть чаю? — воскликнул Левин, но я только покачала головой и ушла.
С какой же спокойной душой я возвращалась в квартиру Ермаковой! Я неспешно брела по улице куда ноги идут, пока не увидела вход в метро. Я спустилась вниз, а потом, сидя в вагоне, расслабленно наблюдала, как проносятся мимо станции, пересела на другое направление и наконец доехала до своей. Выйдя из метро, я постояла, глядя на проносившиеся по проспекту Мира машины, и впервые с того момента, как приехала в Москву, с огромным облегчением вдохнула полной грудью ужасно загазованный воздух столицы. Мавр сделал свое дело!
