— Что ты все-таки поехал за телегой. Хоть и злишься.
Белокосый фыркнул:
— Потому что иначе ты заставила бы нас тащить эту проклятую бабу до вески на руках.
— Неправда! — Огорошенная Рыска мигом забыла про коршуна и обернулась к саврянину.
— Ну сама бы понесла, — как ни в чем не бывало пожал плечами тот.
— Ты бы сам ее в лесу не бросил!
— Запросто.
— Врешь!
— Спорим? Если ты согласна, возвращаемся за вором и уходим. А лучше и его там оставить.
— Как же мне надоел твой крысиный треп! — с чувством сказала Рыска, по-прежнему уверенная в своей правоте, но отчаявшись припереть Алька к стенке.
— Это не треп, а риторика, — снисходительно поправил саврянин. — Искусство красноречия, подвластное немногим.
— И чем они отличаются?
— Треп — признак глупости, а риторика — мудрости.
— Мудрецом человека делают не мудреные, а мудрые слова — запальчиво возразила девушка.
— Зато мудреные помогают хотя бы казаться оным. Тебе так точно не помешало бы, — «сочувственно» вздохнул Альк. — Так что, возвращаемся?
— Нет!
Белокосый самодовольно выпрямился в седле, и Рыске жутко захотелось отвесить ему подзатыльник.
Саврянка успела пройти совсем немного. Через лучину всадники увидели телегу — она так и стояла посреди дороги, темно-рыжая корова понурилась в оглоблях. Пока Альк снимал с нее хомут, Рыска осмотрела опухшую ногу и огорченно покачала головой: если и срастется, бегать уже не будет. Разве что добрый хозяин на племя оставит.
— Какую расседлывать?
— Давай мою, — решила девушка. На хуторе Милку приучали к хомуту, да она и спокойнее была. А от Смерти неизвестно чего ждать.
С запряжкой Альк возился долго; было видно, что это дело ему в новинку. Но помощи не просил, только сердито пыхтел, и Рыска решила не навязываться. Главное, чтоб к хвосту оглобли не прикрутил.
— А с коровой что делать будем? — Девушка погладила калеку по морде, рыжая шумно выдохнула и облизала ей ладонь.
— Колбасу, — мрачно пошутил Альк, затягивая последнюю петлю. — Садись, бери вожжи.
Рыска поняла, что корову на руках он точно не понесет и на эту тему лучше даже не заикаться.
Пока друзья ездили за телегой, Жар развлекал молодую мать, показывая ей простенькие фокусы с пропадающими в ладони предметами — сначала камешком, потом сосновой шишечкой, потом здоровенной еловой. Неизвестно, как саврянка, но сам вор, похоже, развлекся на славу, освежив навыки.
— Кстати, это мальчик! — первым делом сообщил он, увидев друзей.
— Ты так радуешься, будто сам делал. — Альк не стал спешиваться, дожидаясь, когда спутники закинут в телегу охапку лапника и помогут забраться женщине.
— А чего б не порадоваться? Нашего роду прибыло!
— Нашего, — ехидно уточнил белокосый.
— Ты ж сам говорил, что все люди одинаковы!
— Однако некоторые из них живут в Ринтаре, а некоторые в Саврии.
— Это риторика, — со вздохом объяснила Рыска другу. — Искусство дурить людям головы.
— О, запомнила словцо? — приятно удивился Альк. — Молодец. Ты не так уж безнадежна.
— Да она у нас вообще умница, — ухмыльнулся Жар, оттесняя Рыску к борту и забирая вожжи — а то вору уже начало казаться, что его задница навеки приняла форму седла. Из-под рясы с сухим стуком выпала «пропавшая» шишка, покатилась по дощатому дну.
Телега негромко, уютно поскрипывала, пригревало солнышко, небо было синим-синим, как ранней весной, ребенок спал, но саврянка отчего-то пригорюнилась, начала вздыхать и шмыгать носом.
Альк спросил, что случилось, однако ответ переводить не стал, как и сочувствовать. Наоборот — губы сжались в линию, сдерживая усмешку, но глаза беззастенчиво о ней ябедничали.
— Чего это она? Болит что-то? — потребовала объяснений встревожившаяся Рыска.
— Нет. — Саврянин сдавленно фыркнул. — По корове убивается. Надо спросить, не воевал ли ее отец в северной части Ринтара… Вдруг это по мужской линии передается?
Девушка подобрала валяющуюся под ногами шишку и метко запустила Альку в бок.
* * *
— Может, надо было все-таки ее домой везти? — заколебалась Рыска, когда впереди уже показалась веска. — Вдруг мы с ее мужем разминулись — он туда, а мы сюда?
— Не разминулись, — лениво откликнулся Альк, чуток придремавший в седле. Жар тоже клевал носом, вскидывая голову, только когда телега попадала колесом в выбоину или на камень. Саврянка и вовсе заснула, в обнимку с ребенком свернувшись клубочком на мягких ветках. — Муж бегал бы кругами вокруг коровы и рвал на себе косы. Мы увидели бы, когда на дорогу вывернули.
— А как мы его тут искать будем?
— Делать нам больше нечего. Скинем у первого же дома и дальше поедем.
— Альк!
— У нее там тетка живет, — пояснил саврянин, слишком разомлевший, чтобы дразниться.
— Тогда ладно, — с облегчением согласилась Рыска. — А до столицы далеко еще?
— Вон за тем холмом, наверное, уже покажется. — Альк чуть поменял позу и прикрыл глаза, но теперь прикорнуть ему не дал Жар.
— Как она называется-то?
— Брбржисщ, — буркнул саврянин.
— Чего? — Вор решил, что не расслышал.
— Брбржисщ.
— Как ты это делаешь? — Жар с детским восхищением уставился Альку в рот. — Ну-ка давай еще раз!
— Боброград. Отцепись.
— Брбр… У тебя там ничего не завязывается?! Бржи… Тьфу!
Рыска тоже попыталась шепотом повторить, но словцо оказалось на диво увертливым, будто вьюна пытаешься языком к нёбу прижать.
— Зато шпионов удобно ловить. Кто со второго раза не выговорил — того на дыбу, — хмуро пошутил саврянин.
— А почему не с первого?
— Ну не всем же быть столичными жителями.
Дальше первого дома проехать и не удалось бы: из ворот высыпала целая толпа, от мала до велика, издалека узнав телегу. Жар натянул вожжи, еле удержавшись от соблазна, напротив, подхлестнуть корову. Рыска прижалась к другу: савряне обступили их так плотно, что борта затрещали. От резких неприязненных голосов звенело в ушах — будто в воронье гнездо руку сунул и на обидчика налетела вся стая.
Альк, безошибочно угадав главаря — рослую полную тетку с плечами пошире иных мужских, — ответил только ей, коротко и емко. Этого хватило: семейство мигом отбросило враждебность и обратило все внимание на привезенную саврянку. От гомона она проснулась, мигом обнаружила в венке лиц свой «цветочек» и повисла у него на шее, чуть не опрокинув к себе в телегу: мужичонка оказался хлипковат. Белокосый, на Алька он не походил ни чуточки — лицо простецкое, растяпистое, слегка опухшее. Видать, перебрал по случаю успешной торговли и побоялся жене на глаза показываться, заночевал у родни. Страстные поцелуи быстро сменились взаимными упреками — куда только подевалась скромная и перепуганная девчонка с поляны! Проснулся ребенок и тоже запищал, гневно и требовательно.
