Девка наконец смогла завопить, но в «курятнике» это никого не удивило.
— И на помощь ты не зовешь, — довольно заключил Альк. — Потому что заплатила «наседке» не только за комнату, но и за молчание. Что бы тут ни происходило, она все равно «не услышит». Только стражу с утра кликнет: ай-ай-ай, мою новую «цыпочку» какой-то негодяй зарезал! Зарезал, а? Или вначале ощипал и выпотрошил?
Теперь Альк удерживал ослабевшую девку одной рукой, а другой вытащил собственный нож, прилаженный ремешком к щиколотке.
Синеглазая больше не кричала. Только шумно выдохнула, когда из царапины под грудью выступила первая капля крови и поползла между ребрами.
— Ладно, — совсем другим, жестким и деловым тоном сказала девица. — Сдаюсь. Отпусти.
— «Тараканиха»?
— Да.
Альк разжал руки и отстранился. Девица, злобно бурча под нос, завернулась в простыню и, дотянувшись до ножа, спрятала его в складках ткани. Саврянин ей не мешал: заказ провален, наемная убийца это признала и сегодня покушаться на него уже не будет. Кодекс, чтоб его!
— Имени не знаю, — сразу предупредила она. — И описать тоже не смогу.
Альк кивнул. Подобные сделки заключались в темноте, причем «таракан» заходил в комнату после заказчика. Обоих знал только посредник, но его право на тайну охранялось общиной, и все спорные вопросы приходилось решать на ее внутреннем суде.
— Чего он хотел?
— Серебряную трубочку на цепочке, с бумажкой внутри. Если печать будет цела, то заплатит вдвое.
— И сколько же?
Девица на миг задумалась, потом пожала плечами и назвала.
— Негусто. — На самом деле заказчик не поскупился, но Альк ценил себя куда выше. Хотя за голову воришки хватило бы с лихвой.
— Я уже поняла, — поморщилась девица, трогая подсохшую кровь. — Но учти — он заключил контракт на три попытки. И пачкаться можно сколько угодно, лишь бы не на глазах.
— Предусмотрительный тип. Еще что-нибудь скажешь?
Убийца досадливо передернула плечами:
— Голос обычный. Аванс обычный. Не скупился, но цены знал. Похоже, кто-то из знати, и уже не раз пользовался нашими услугами.
— Он описал именно меня?
— Нет, твоего чернявого дружка. Но я посчитала, что вначале надо избавиться от тебя, раз уж все позволено.
— Правильно посчитала. — Альк начал одеваться.
— Слушай, белокосый… — Красотка, отпустив край простыни, смущенно поскребла тюфяк коготками. — Раз уж заказ все равно утоп в нужнике… Ты вообще-то первый, кто сумел меня скрутить. Так, может, продолжим?
— Полсребра, — оскалился Альк. — И я твой.
— Крысий сын! — Девица с ненавистью швырнула в саврянина подушкой. Тот с ухмылкой отбил ее локтем и, развернувшись, вышел.
* * *
Краснолистные сливы, главная краса и гордость дворцового сада, уже отцвели, но и без них было на что полюбоваться: ринстанский розарий уступал только чуринским, откуда каждый год выписывались новые сорта. Да и тсарский садовник был не промах — вечно ворожил над кустами, что-то там подвязывал, прищеплял, отсаживал. Со смотровой площадки угловой башни клумбы сами казались огромными розами: белая, желтая, алая…
— Повторяю, — спокойно сказал тсаревич Шарес, — эта история с якобы отправленным мною в Саврию письмом — чистой воды выдумка.
— Но, ваше высочество, у вашего разговора с гонцом были свидетели. — Кастий мельком бросил взгляд на пальцы тсаревича. Так впились в ограду, что ногти наполовину побелели.
— Я люблю беседовать с простыми людьми. Как еще я могу узнать нужды своего народа?
— Однако сразу после этого он отправился в путь. Свидетель на самом деле был только один. И то — именно видел, а не слышал, иначе все обернулось бы совсем иначе.
— Значит, у него было какое-то поручение от моего отца.
— Нет.
— Значит, ему просто захотелось покататься, — тем же бесцветным голосом предположил его высочество.
— Вы дали ему записку для коровнюха с просьбой выделить лучшее животное.
— Я могу на нее взглянуть? — Шарес повернулся к Кастию, высокомерно протянул руку. Не дрожит, с одобрением отметил тот.
— Он не отдал ее, только показал.
— Вот мерзавец, подделал мою подпись. — Глаза тсаревича откровенно издевались над начальником тайной стражи. Но тому было не привыкать.
— И печать?
— Эти жулики такие умельцы.
— Странно слышать от вас столь нелестные высказывания о друге детства, — с укоризной заметил Кастий. — Если не ошибаюсь, вы до последнего времени изволили принимать его в своих покоях. Наедине.
— Что с того? Я и вас там принимал. Какая разница, с кем топить в вине скуку? А дети вырастают и становятся ублюдками, мерзавцами и сволочами, — мстительно повторил Шарес недавние слова его величества.
— Тем не менее гонец поехал в Саврию по вашему приказу. — Поединок взглядов продолжался. — И уже не в первый раз.
— Тогда почему я до сих пор не в вашем волшебном подвале?
— Простите?
— Где даже камни говорят, — пояснил тсаревич.
— Ну что вы, ваше высочество! — вежливо возмутился собеседник. — Как можно? Вы же не какой-то преступник…
— Мой отец так не считает.
— Возможно, если бы вы были с ним немного откровенней…
— То есть гонца вы не поймали? — презрительно перебил его тсаревич.
— Он мертв, — вздохнув, «выдал» тайну Кастий — чтобы поглядеть, как Шарес на миг прикроет глаза и словно невзначай прислонится спиной к колонне.
— Палач перестарался? — Голос у него остался неизменным.
— Несчастный случай. — Начальник стражи, в отличие от тсаревича, владел собой намного лучше — и глазом не моргнул. — Разбойники.
— Что, они явились к вам с повинной и этой небылицей? — позволил себе каплю злого ехидства Шарес — Или… за обещанной наградой?
— Мы их еще ищем.
— Ну вот когда найдете, тогда и приходите. — Тсаревич снова отвернулся к саду.
Щепку-другую Кастий деликатно понаблюдал вместе с ним за подстригающим куст садовником и позволил себе дружеский совет:
— На вашем месте я бы все-таки поговорил с его величеством начистоту.
— На моем месте, — спина его высочества оставалась прямой и непреклонной, — вы бы предпочли еще немного пожить. К тому же я ничего не знаю ни о каком письме. Это досужие выдумки ваших соглядатаев, так и можете передать моему отцу.
— Как скажете, ваше высочество, — смиренно согласился Кастий, не став убеждать тсаревича, что этот разговор останется между ними.
