Эти устные распоряжения наркома были далее закреплены в приказе Н.И. Ежова «О недочетах в подготовке и проведении массовых операций в УССР». В нем говорится: «По церковникам оперативный удар должен быть, прежде всего, нанесен по черному и белому духовенству, проникшему в промышленность и на транспорт, а также по духовенству, имеющему связи с закордоном, затем по верхушке церковного актива, не допуская подведения под эту категорию верующих вообще.
По сектантам задача заключается в том, чтобы в первую очередь репрессировать руководящую верхушку сект и сектантских проповедников; репрессирование же ряда сектантов проводить только на основании конкретно уличающих материалов».
Вопрос о позиции Ежова в борьбе с православными интересен для нас еще и тем, что он позволяет проанализировать, как именно формировался механизм бесконтрольного развития массовых операций. Проиллюстрируем это на примере Москвы и Московской области. Как уже говорилось, в августе УНКВД региона «отличилось и активно боролось с церковной контрреволюцией», а осенью уже «отставало» (или нарком так докладывал Сталину). Что, собственно, происходило?
10 июля 1937 года секретарь МК ВКП(б) Н.С. Хрущев направил Сталину записку: «Сообщаю, что всего уголовных и кулацких элементов, отбывших наказания и осевших в гор. Москве и Московской области учтено 41 305 чел», в том числе по 1-й категории — 8500.
Такими были планы московской партийной и чекистской верхушки, сразу после объявления о начале «кулацкой операции», но реальность намного превзошла их. Правда, сначала могло показаться, что Хрущева и Реденса «поставили под контроль». Как уже говорилось, их запрос понизили до 5000 по 1-й категории. Однако, на практике, в целом, по 1-й категории было осуждено 15184 человек, то есть, по сравнению с цифрами приказа № 00447 расстреляно было в 3 раза больше человек.
Это означает, что, во-первых, были нарушены «лимиты Политбюро», которые составляли 9000 по 1-й категории, а, во-вторых, были нарушены и «лимиты Ежова».
Лимиты, установленные Политбюро были нарушены, потому что нарком Ежов повысил осенью 1937 года лимиты без письменной санкции Политбюро на 4000. В этом нет ничего неожиданного — по всей стране в ходе кулацкой операции нарком Ежов в 1937 году без письменной санкции Политбюро повысил лимиты на 260 000 (см. выше).
Но руководство УНКВД по Московской области, вероятно, вышло за пределы установленных лимитов более чем на 2000. Когда и при каких обстоятельствах это произошло, рассмотрим ниже.
В нашем распоряжении есть график арестов лиц осужденных тройкой по 1-й категории, составленный на основе книг памяти (см. диаграмму № 6). По нему можно определить ход кулацкой операции. Очевидно, что «пик» арестов приходится на август-сентябрь 1938 года, затем январь-март 1938 года. Между этими двумя «вершинами» есть локальный «пик» — ноябрь 1937 года.
Интерпретация этих наблюдений на первый взгляд не вызывает вопросов — наибольшая активность УНКВД связана с решениями Политбюро:
в августе — сентябре 1937 года — это начало реализации приказа № 00447;
в феврале — марте 1938 года — это начало реализации Постановления 31 января 1938 года.
На этом фоне наибольший интерес представляет «подьем» арестов в ноябре 1937 года и январе 1938 года. В первом случае, мы, видимо, имеем дело с лимитом, который утвержден решениями Ежова. А во втором случае все совсем интересно получается. До постановления Политбюро 31 января 1938 года руководство НКВД еще не имело право продолжать «кулацкую операцию» — она должна была закончиться в декабре 1937 года. Но, видимо, московские чекисты были настолько убеждены в том, что Ежов проведет решение о продолжении операции и в 1938 году, что в январе 1938 года по своей инициативе арестовали почти полторы тысячи только по политическим статьям. Повторюсь: не в ноябре-декабре «перестаралось» в спешке и арестовало больше, чем надо. Аресты прошли именно в январе, когда формально еще не должны были идти. Когда и какУНКВД области нарушило «лимиты Ежова»?
Сверх «лимита Ежова» осуждено примерно 320 человек, арестованных в 1937 году. Московские чекисты, видимо, считали, что они либо проведут этих людей по лимитам 1938 года, либо оформят потом по 2-й категории.
В 1938 году этих людей заметно больше — 1732 человека. Началась эта тенденция именно в январе 1938 года — так сказать «в пересменок»: Реденс уже уходил, а Заковский еще не вошел в курс дел. Именно тогда прошли аресты 1423 человек только по политическим статьям. Далее руководство НКВД при Заковском либо должно было вписать этих арестованных в лимит 31 января 1938 года, либо выйти за рамку, установленную и Политбюро, и Ежовым. Они, видимо, выбрали последнее. В результате мартовские аресты и расстрелы (в первую очередь заключенных Дмитровлага) прошли уже сверх лимитов. Остается, конечно, вероятность того, что Ежов знал об этой самодеятельности московских чекистов, но закрыл на это глаза. Так или иначе, в справку Шапиро эта «самодеятельность» не попала. Справкой на 1 июля 1938 года («справкой Шапиро») мы воспользоваться в данном случае не можем, т. к. она по Московской области содержит явные ошибки (см. выше).
Весной 1938 года начальник 8 отдела ГУГБ НКВД СССР, ст. майор госбезопасности Цесарский составил справку, из которой следовало, что УНКВД Москвы и области уже арестовало и репрессировало 40 949 человек. В том числе по 1-й категории — 11 845. В Постановлении от 31 января 1938 года говорилось о необходимости закончить кулацкую операцию не позднее 15 марта, но в Московской области последние заседания кулацкой тройки по книгам памяти проходят 16 июля и 2 августа 1938 года.
Вряд ли можно видеть в механизме утверждения лимитов эффективный способ контроля Сталина за ходом «кулацкой операции». Собственно, о полноценном контроле даже Лубянки говорить нельзя.
Конечно, сразу возникает вопрос: зачем же Ежов уменьшил лимит для УНКВД Москвы и области, если через три месяца он все равно предоставил московским чекистами право расстрелять 9000.
На этот вопрос есть два ответа:
— политико-юридический. Решение Политбюро 10 июля 1937 года о лимите для Московской области (между прочим, на нем стоят подписи Сталина, Молотова, Ворошилова, Калинина, Микояна, Чубаря) фактически аннулировано (м. б., правда, точнее сказать «заблокировано»/ «приостановлено»?) приказом № 00447 за подписью наркома Н.И. Ежова и комкора М.П. Фриновского. Само по себе это уже говорит о многом. Конечно, приказ одобрен Политбюро, но московские чекисты (да и не только московские, потому что такая же ситуация сложилась еще в десятках регионов) уже получили сигнал: «кто в доме хозяин». Уже второй, после того, как Фриновский своей телеграммой отменил (приостановил?) действия Косиора. Затем Ежов своим решением (без письменной санкции Политбюро!) предоставил право уничтожить даже больше, чем им разрешил Сталин: чекисты в регионах получили новое подтверждение сигнала. Именно так это и описывается в мемуарах жены С.Н. Миронова: «Нам казалось, что Ежов поднялся даже выше Сталина».
— политико-идеологический. Хотя московские чекисты в 1937 году и присудили к высшей мере наказания 8500, которые они и просили, но это были «не совсем те люди». Удар был нанесен по новым целевым группам. Как это было на самом деле, выясним ниже.
