— Володя, найти такую вещь или узнать о ней что-то — значит найти полтора миллиона долларов. Ничего крупного даже в мизерном количестве не ходит. Самая большая сделка — четыре тысячи рублей. Естественно, данные по нашим каналам.
— А главное средоточие?
— Центры — Москва и Ленинград. Один крупный фарцовщик есть в Горьком, я у него, кстати, был месяц назад. Сам понимаешь, эти люди имеют деньги. А имея деньги, как к себе домой ездят и сюда к нам, в Таллин. Модное место. Ездят в основном солидные спекулянты, «крупняк». Пользуясь случаем, что пока на свободе. — Эдик подошел к одной из картотек, открыл ящик, достал и протянул мне три карточки. — Вот, глянь. Останавливаются только в «Виру», редко в «Кунгле». Да, да, это они. Именно сейчас, в эти дни, они живут здесь, у нас. Ерофеев, Губченко и Фардман. По кличкам Шакал, Тюля и Кузнечик. Три крупных московских фарцовщика. Одного из них — Губченко, он же Тюля, — я бы советовал особо выделить.
— Интересно, что они здесь делают? — спросил я. — Ну, будем говорить, что они здесь делают «официально»?
— Официально — отдыхают. Да, да, не смотри на меня так. Дают разгрузку пострадавшим нервам. Живут в гостинице «Виру». Номера люкс, утром гуляют, ходят в море на яхтах, сауна, вечером ресторан, подруги.
— Это означает, что они «чистые»?
— Да, все трое недавно отбыли срок по сто сорок четвертой. Сейчас, судя по оперативным данным, чисты.
Горбачев. Трое и Горбачев. Нет, это было бы слишком явно.
— Ты считаешь, они не имеют никакого отношения к контейнеру? И к убийству Горбачева?
— К убийству Горбачева у них железное алиби. В то утро все трое спали в своих номерах и появились в баре только к двенадцати. Это подтверждено. Опрошены коридорные и дежурная на этаже.
— А к контейнеру?
— Ну, Володя… В принципе все может быть. Но я считаю, не имеют. Иначе бы они не гуляли здесь у всех на виду.
— Ладно. — Я передал карточки Анту. — Спрячь, Ант, пригодятся. Так что ты откопал, а, Эдик?
— По мелочи, наверное, не стоит говорить.
— И все-таки.
— Ходило колечко, прошлый век, в середине ривер-багет (ривер, весселтон, ягер — классификация алмазов по цвету, багет и маркиз — по форме огранки. — Примеч. авт.) на двадцать четыре и восемь карата. Вещь Фаберже. Ходил крупный весселтон-маркиз, старой огранки, в идеальном состоянии. Иностранец, наверное, дал бы за такой тысяч тридцать. Смешно выплыл: женщина, которой он достался по наследству, пробовала продать его с рук в Москве, около магазина «Алмаз» в Столешниковом. Мы заинтересовались.
— А насчет покрупнее?
— Насчет покрупнее. Ну, если хотите, сначала байку. Полгода назад в Одессе один московский доскарь, человек достаточно серый, хотя и проходил до этого по нескольким крупным делам, купил «смальту» — каменную икону с ликом, выложенным по камню смальтовой мозаикой. Как выяснилось, купил он ее за бесценок. Отдал этот доскарь за смальту пятьсот рублей и привез в Москву. Здесь, не мудрствуя лукаво, сдал в комиссионку на улице Димитрова. Оценщик был жулик. Кстати, сейчас он сидит. Жулик-то жулик, но, так же как и доскарь, не совсем компетентный. Смальту оценщик само собой записал не как икону, а как мозаичный портрет светского характера. Оценил в тысячу, отдал эту тысячу доскарю и тут же, естественно, позвонил знакомому фирмачу, выпросив у того три. Иностранец, ливанский подданный Камил Шафир, смальту купил и моментально вывез. За границей эксперты установили, что это византийская икона двенадцатого века с известным сюжетом, изображающим Христа-Пантократора. На аукционе Шафир взял за эту смальту миллион долларов.
— Лихо, — заметил Ант.
Я подумал: «Кажется, Эдик за эти сутки проделал серьезную работу. Молодец».
— А если уж говорить совсем реально — сейчас у нас где-то плавают или могут плавать три вещи. — Эдик протянул мне папку. — Здесь данные о них. Одну сразу же ставлю под сомнение. Это когда-то ошибочно отпечатанный серебряный рубль с портретом великого князя Константина. Так называемый «серебряный Константин». Во всем мире таких рублей всего шесть — столько, сколько их и было отпечатано. Практически они бесценны — для нумизматов. Еще насчитывается четырнадцать абсолютно идентичных оригиналу фальсификатов. Но не думаю, чтобы кто-то всерьез привез для покупки «серебряного Константина» полмиллиона. Считается, что у нас в Союзе плавает только один такой рубль, все остальное — подделка. И хотя реальная аукционная цена этой монеты на международном рынке раритетов хранится в тайне, я все-таки думаю, что это пустая версия.
— Почему?
— Атрибутировать «Константина» здесь, в полуконспиративных условиях, трудно, а практически невозможно.
— Значит? — сказал Ант.
— Значит, остаются две вещи.
— Две? Как я понимаю, это два твоих главных удара?
— Может быть. По крайней мере, данных, что эти вещи могут плавать, мне бы не дала ни Оружейная палата, ни Исторический музей. Приходится всю информацию добывать у любителей. Вы слышали про панагию Ивана Грозного?
Панагия… Кажется, это что-то вроде образа, который носят на груди священники. Но о панагии Ивана Грозного я ничего не слышал.
— Я не слышал.
— А ты, Ант?
— К стыду своему, нет, — сказал Ант.
— Панагия — небольшой образок, обычно металлический, реже каменный, инкрустированный драгоценными камнями. Носили панагию лица духовного сана, но были панагии и у Ивана Грозного. До сих пор под вопросом, две их было или три. В Оружейной палате хранились раньше две личные панагии Ивана Грозного — каменные миниатюры, богато инкрустированные бриллиантами и изумрудами. А сейчас… Сейчас хранится всего одна. Во время революции вторая панагия была утеряна или похищена, след ее затерялся. И вот сейчас появились данные, что эта вторая панагия где-то плавает. Опять, конечно, только разговоры. Известный московский фарцовщик Сарджанов, который сейчас сидит — всадили ему на полную катушку, — во время предварительного следствия показал, что ему предлагали эту панагию «шестерки» другого крупного фарцовщика — Гуревича.
— Где сейчас этот Гуревич?
— Убит в прошлом году при ограблении его московской квартиры. Убийца был быстро выявлен и получил «вышку». Но среди найденных при нем ценностей панагии не оказалось.
— Так. Какова ее цена?
— Я беседовал с экспертами Третьяковки, с частными коллекционерами. Панагия дорога не своими розочками и изумрудами, которых в ней сравнительно мало. Суть в ее исторической, а значит, коллекционной ценности. По общему мнению, максимум, который могут дать за нее на аукционе за границей, — двести пятьдесят, много — триста тысяч долларов.
— Что-то не очень укладывается в наш прейскурант, — заметил Ант.
— Фанатик — коллекционер, «чудак» — мог бы дать за нее и больше. Естественно, цены в этих разговорах аукционные.
