Заговорила Эйми:
— Энди, можно я покажу мистеру Паркеру те твои картинки?
Он открыл глаза. Слез в них не было. Возможно, их у него уже не осталось: выплакал.
— Конечно.
Женщина открыла миниатюрный кейс и вынула оттуда картонный альбом, который передала мне. В нем находилось восемь или девять картинок, сделанных в основном цветными мелками, а пара — акварелью. Первые четыре или пять были угрюмо-темными, в серо-черно-красных тонах; на них были запечатлены грубые нагие тела с головами птиц. Видимо, те самые картинки, о которых рассказывал мне «Билл».
Остальные художества изображали вариации одного и того же пейзажа: деревья, голая земля, запущенные полуразрушенные строения. Картинки были грубоватые и достаточно бесталанные, тем не менее детали на некоторых были прорисованы с большой кропотливостью, чего не скажешь об остальных — сердитые взмахи и росчерки черного с зеленым; при этом ландшафт явно тот же самый, только созданный в порыве гнева и горя. И на каждой картинке высился большой, величавый каменный шпиль. Это место было мне знакомо, потому что его изображение я уже встречал. Это был Галаад.
— Энди, а почему ты рисовал именно это место? — спросил я.
— Так там все и происходило, — сказал он. — Сюда они меня отвозили.
— Откуда ты знаешь?
— На второй раз, когда они меня затаскивали, с меня сполз мешок. Я брыкался, и он не до конца, но соскользнул. И я успел это все увидеть, пока они его снова не натянули. Увидел церковь и нарисовал, чтобы можно было показать Фрэнку. Тогда меня переправили сюда и рисовать больше не давали. Даже с собой не разрешили их взять. Я попросил мисс Прайс, чтобы она о них за меня позаботилась.
— Получается, Фрэнк эти картинки видел?
— Ну а как.
— А тех людей, что тебя туда затаскивали, ты никак не запомнил?
— Лица нет. Я ж говорю, они были в масках.
— А другие какие-нибудь приметы, отметины? Шрамы там, татуировки?
— Да какое там. — Он нахмурился, а затем удивленно застыл лицом. — А хотя нет, постойте. Ну да, у одного была птица. Вот здесь. — Келлог ткнул себе в левое предплечье. — Голова белого орла, с желтым клювом. Потому он, наверное, маску орла и носил. И всем остальным говорил, что делать.
— Ты сказал об этом полиции?
— Ну. Только толку-то. Никак, видно, не пригодилось.
— А Фрэнк? Ему ты говорил о татуировке?
— Может, — подумав, скривился Келлог. — Хотя не помню. А могу я задать вопрос? — неожиданно спросил он.
— Конечно, можешь, Энди, — слегка оторопело ответила Эйми.
Он повернулся ко мне.
— Вы же думаете тех людей найти, да? — спросил он.
В голосе у него слышались нотки, которые мне не понравились. Мальчишки за стеклом уже не было, а заменил его не взрослый и не ребенок, а какой-то ущербный, гадкий полубес.
— Да, — кивнул я.
— Ну так тогда вам лучше поторопиться, — выговорил он тоном язвительным, если не сказать издевательским.
— А что?
Улыбка опять возвратилась, а с ней тот зловещий отсвет враждебности.
— Потому что Фрэнк обещал их поубивать. Всем, говорит, бошки поотрываю, как только выйду.
И тут Энди Келлог, встав в полный рост, со всего маху шарахнулся о плексигласовый барьер прямо лицом. Нос у него тут же сломался, оставив на стекле кровяной мазок. Он грохнул мордой снова, отчего на лбу под волосами вскрылась рана. Вот он уже истошно вопил под навалившимися на него охранниками, в то время как Эйми Прайс растерянно взывала к нему по имени и умоляла охрану не делать ему больно. Зашлась трезвоном сигнализация; на помощь подоспела подмога, и вот уже Энди, брыкаясь и вопя, оказался окончательно подмят грудой тел, накликая на себя новую боль, что глушила память о старой.
Глава 18
На обратном пути в вестибюль сторожевой полковник тихо исходил паром. Там он нас на какое-то время оставил. Эйми села, и мы молча дожидались, когда Лонг вернется с новостями о состоянии Энди Келлога. Разговаривать о происшедшем в присутствии посторонних было затруднительно. Я смотрел на окружающих нас людей, погруженных в свою боль и в отчаяние тех, кого они пришли навестить. Разговаривали лишь немногие. В основном здесь были люди постарше, возможно отцы, братья, друзья. Некоторые из женщин привели с собой ребятишек, но и те держались тихо, подавленно. Они знали, что это за место, и оно их пугало. Если здесь бегать или даже громко разговаривать, то может все обернуться, как с папой: не отпустят отсюда домой, а чужой дядька отведет и закроет тебя в темноте на замок, как всегда и делают с плохими детьми. Запирают на замок, а у них гниют зубы, и они хлещутся лицами о заслон из плексигласа, чтоб поскорей наступило желанное беспамятство.
За стойкой вестибюля появился Лонг и жестом позвал нас к себе. Он сообщил, что у Энди серьезный перелом носа, что он лишился еще одного зуба, а также нахватал синяков, пока его уминали. Хотя в целом он все такой же, ни хуже, ни лучше. На лоб потребовалось пять швов, так что теперь он в изоляторе. К нему даже не применили «черемуху» — видимо, постеснялись присутствия за стеклом его адвоката. Сотрясения вроде как нет, но ночку его подержат под наблюдением, на всякий случай. Тем не менее он сейчас зафиксирован, чтобы, паче чаяния, не понаделал чего себе, а заодно и другим. Эйми уединилась переговорить по сотовому, оставив меня наедине с Лонгом, все еще сердитым на себя и своих подчиненных за то, что случилось с Энди Келлогом.
— Он уже подобное вытворял, — поделился Джо. — Я сказал глаз с него не спускать.
Он украдкой глянул на Прайс (в знак того, что отчасти ее винит: кто, как не она, упросила его людей держаться поодаль).
— По-моему, ему здесь не место, — сказал я ему.
— Это судья решил, не я.
— Ну так, значит, решение было неправильным. Я знаю, ты слышал, что в нем говорилось. Бедняге и с самого-то начала ничего особо не светило, а местная публика лишила его и этого. «Супермакс» сводит его с ума все вернее и вернее, а судья не приговаривал его к постепенному помешательству. И нельзя держать этого человека под замком в месте, где нет никакой перспективы выхода, да еще и ожидать, что он здесь возьмется за ум. У Энди Келлога рассудка даже при поступлении оставалось негусто.
Лонгу хватило порядочности выглядеть растерянным.
— Мы делаем для него что можем.
— Этого недостаточно.
Я пилил Джо Лонга, хотя сам знал, что вины его здесь нет. Келлога осудили и посадили, и оспаривать это решение в компетенцию Лонга не входило.
— Ты думаешь, ему б сиделось лучше, будь у него под бочком тот кореш Меррик? — спросил Лонг с холодной усмешкой.
— Он по крайней мере отгонял волков.
