— Дедушка, да, — кивал Абдул, чтобы ничего не объяснять.
— Вам повезло с внуком, — улыбались ему.
— Да, это так, — соглашался Абдул, втайне гордясь самим собой. — Аллах сделал мне хороший подарок.
Воспитывая мальчика, он вкладывал в него всю свою душу и был рад, что его усилия не пропадают даром.
Но, видно, не бывает так, чтобы все и всегда было хорошо. В один из дней Рошан вернулся из школы грустный. Абдул заметил это.
— Что случилось, Рошан? — спросил он.
— Дядя Абдул! А кто такой подкидыш?
— Подкидыш? — переспросил Абдул.
Он почему-то встревожился.
— А почему ты спрашиваешь об этом, мальчик мой?
— Сегодня мне сказали, что я подкидыш.
— Кто сказал?
— Мальчишки.
— Не слушай их! — сказал в сердцах Абдул. — Они говорят глупости.
Он обнял мальчика.
— Ты же знаешь, как я тебя люблю.
— Да, дядя Абдул.
— Ну так и не слушай того, что говорят люди со злым сердцем. И забудь об этом. Хорошо?
— Хорошо.
Абдул отправился на следующий день в школу. Учитель в ответ на его вопрос лишь пожал плечами:
— Дразнят ли вашего Рошана? Я никогда не замечал этого.
— Мне кажется, его здесь обижают.
— Нет, нет! — категорично запротестовал учитель. — Это исключено! Мы внимательно следим за тем, чтобы всем детям было хорошо в нашей школе.
Возможно, он был прав. Потому что Рошан больше не упоминал ни разу о случившемся, а Абдул, хотя его и подмывало спросить мальчика, не обижают ли его в школе, благоразумно помалкивал, чтобы не травмировать душу ребенка. Лишь спрашивал время от времени, поглаживая Рошана по голове:
— Как там тебе, в школе?
И смотрел на мальчика испытующе.
— Хорошо, дядя Абдул, — отвечал Рошан.
Абдул кивал удовлетворенно, но в его глазах светилась плохо скрываемая тревога.
НА РАССТОЯНИИ ВЫТЯНУТОЙ РУКИ
После того как Мина стала женой адвоката Джагдиша, ее жизнь изменилась. Она наконец обрела душевный покой, которого не знала давно и о котором даже не мечтала.
Джагдиш оказался добрым и заботливым мужем. Незаметно, как бы между прочим, он все делал так, что прошлая жизнь все больше и больше отдалялась от нее, и прежние переживания заслонились новыми делами и заботами.
В Джагдише Мина нашла опору, которая позволила ей перевести дух. Теперь она даже выглядела моложе, похорошела, разгладились морщины, и с лица исчезло скорбное выражение.
— Ты молодеешь, — говорил ей Джагдиш.
— Не может быть, — смеялась Мина.
— Правда!
— И на сколько же я стала моложе?
— На сколько? — Джагдиш задумывался. — Лет на десять.
— На десять? — смеялась Мина. — Так посчитай сколько же мне сейчас, если я на десять лет помолодела. Ты что, взял себе в жены школьницу?
Она отделывалась шуткой, но душа ее радовалась. Слишком много свалилось на нее несчастий, слишком много слез пролила она, и вот теперь ее душа, согретая любовью Джагдиша, расцвела.
Сам Джагдиш резко изменил свою жизнь. Раньше он упоенно отдавался работе, словно старался забыться в ней, убежать от своего одиночества. Если он отсутствовал в офисе, значит, его надо было искать в суде. Если и в суде его не было, тогда можно было обратиться в полицейский участок, где адвокат беседовал со своим очередным подопечным, готовясь к процессу. Но все изменилось после женитьбы. Нет, Джагдиш по-прежнему был усидчив и трудолюбив, но по вечерам его чаще можно было видеть не в конторе, а в парке или в театре с молодой женой. Иногда они просто бродили по улицам, как молодые влюбленные, и этих прогулок им было достаточно для того, чтобы чувствовать себя счастливыми.
И ни разу пути Мины и Махеша не пересеклись.
В один из дней Мина и Джагдиш отправились в театр, где должна была выступать известная танцовщица, приехавшая только на один день из Дели. Джагдиш купил два билета в ложу. Он любил эти ложи, в которых спокойно и сумрачно. Идет представление, где-то внизу сцена, а они в ложе, вдвоем, сидят, не шелохнувшись, лишь едва-едва касаясь друг друга плечами, и даже этого легкого прикосновения достаточно, чтобы чувствовать любовь друг друга.
В тот день зал был полон. Медленно погас свет, только сцена была освещена, заиграла музыка, и появилась танцовщица. Зал затих, покоренный очарованием танца. В этом танце было все: и радость жизни, и песнь торжествующего сердца.
Мина сидела, замерев. В зале стояла тишина, только музыка лилась со сцены. В соседней ложе скрипнула дверь — какой-то опоздавший зритель торопился на свое место. Мина недовольно обернулась на звук, но ложи были отделены друг от друга перегородками, и ей не удалось увидеть вошедшего. Не удалось, к счастью.
В соседнюю ложу вошел Махеш с женой. Они немного опоздали и теперь поспешно усаживались, стараясь производить как можно меньше шума.
— Надо же, — прошептала Махешу Малти. — Опоздали.
— Ничего страшного, — так же шепотом ответил Махеш.
Две семьи сидели рядом, на расстоянии вытянутой руки, разделенные лишь тонкой перегородкой. Мина, увлеченная танцем, подалась вперед и оперлась на ограждение ложи. Если бы она повернула голову в этот момент, то непременно увидела бы Махеша. Но она его не видела, так как была слишком поглощена разворачивающимся на сцене действием. И Махеш тоже не видел ее — он сидел к Мине вполоборота, почти спиной.
Что сулила им эта встреча? Им, людям, которые когда-то считали, что они созданы друг для друга, людям, которые потеряли рассудок от охватившей их любви, — и теперь таким далеким. Их разделяла не эта перегородка. Их разделяло прошлое, в котором было много горя, слез и предательство.
— Тебе не очень удобно сидеть, дорогая? — спросил Джагдиш заботливо.
— Нет, спасибо, — ответила Мина и выпрямилась, убрав руки с ограждения.
Махеш, услышав шорох за спиной, оглянулся, но Мины не увидел. Она уже откинулась на спинку кресла и была скрыта от Махеша перегородкой.
— Я тревожусь за нашего мальчика, — прошептала Малти.
— Почему? Ведь он остался не один, а с няней.
— Я не люблю оставлять его надолго, — вздохнула Малти.
— Осталось совсем немного, — кивнул в сторону сцены Махеш. — Давай досмотрим представление до конца.
— Нет-нет, — покачала головой Малти. — Когда нашего ребенка нет с нами, мне ничего не мило.
— Хорошо, — кивнул Махеш. — Поехали домой.
Они вышли из ложи, снова скрипнув дверью.
