Невозможно было поверить, что это говорит Джагдиш, ее Джагдиш! Разве он так слеп? Разве он не видит, что ребенок не виновен? И не сам ли он говорил Мине об этом сегодня утром?
— Но!..
Джагдиш при этом слове вскинул руку, и жест его выглядел так, словно он что-то от себя отбрасывал, решительно отодвигал в сторону. Мина при этом непроизвольно напряглась, а в следующий миг поняла, что Джагдиш в сторону отбросил все, что до этого сказал. Потому что дальше он говорил:
— Но есть в этом деле один момент, который не прояснен до конца, и может все изменить, если в нем разобраться.
И все присутствующие почувствовали смену интонации.
— Итак, мальчик был задержан с сумкой потерпевшего в руках. Что говорит нам потерпевший? Он говорит, что подсудимый его сумку не брал, он вообще этого мальчика не знает.
Обвинитель сказал со своего места с усмешкой:
— А этого никто и не отрицает. Мальчик — всего лишь сообщник.
— Чей? — быстро спросил Джагдиш.
— Он входил в преступную шайку.
— Я не встретил доказательств существования какой-нибудь шайки в материалах дела, — сказал адвокат.
Обвинитель посмотрел на Махеша. Махеш посмотрел на обвинителя.
— Других членов шайки задержать не удалось, — пожал плечами обвинитель. — Но их ищут.
— Ищут, но пока не нашли. И у обвинений нет никаких доказательств того, что подсудимый является членом шайки.
— Нет, — неохотно признался обвинитель.
— Но ведь все обвинение строится на том, что подсудимый — член шайки.
— Подсудимый был задержан с краденой сумкой в руках! — сказал обвинитель, раздражаясь.
— Это так! Но на следствии он показал, что сумку ему передал некто Черпак, настоящего имени которого он не знает. Кстати, описание этого Черпака, данное подсудимым, совпадает с описанием вора, которое дал потерпевший. Значит, подсудимый говорит правду? По моему мнению, следствие проведено предвзято и поэтому некоторые моменты, столь важные для подсудимого, были проигнорированы.
— Я протестую! — сказал обвинитель.
— Протест принимается, — кивнул Махеш.
— Но, господин судья… — начал было Джагдиш.
— Протест принимается, — повторил Махеш. — У вас есть что еще сказать суду?
— У меня складывается впечатление, что вы, еще не дослушав мою речь до конца, уже приняли сторону обвинения — заранее.
Махеш пожал плечами.
— Я был знаком с подсудимым еще до суда, — произнес он.
Мина вскинула голову и посмотрела на Махеша с изумлением.
— Я могу сказать, что еще тогда этот мальчик не казался мне воплощением добродетели.
— Вот как? — удивился адвокат.
— Именно так. Я думаю, в этом случае мы имеем картину плохой наследственности. Мальчик был оставлен своими родителями, и даже не известно, кто они. Думаю, что люди недостойные, если поступили так. И теперь перед нами результат происшедших событий. Закономерно, наверное, что он оказался втянутым в такую неприятную историю…
Махеш хотел сказать еще что-то, но Мина вдруг резко поднялась, отчего все присутствующие обернулись к ней, и выкрикнула, не в силах сдерживать себя:
— Как можно судить этого ребенка, если его родители виноваты в происшедшем больше, чем он?
Махеш смотрел на нее изумленно, он обязан был сейчас прервать Мину, потому что не положено присутствующим вмешиваться в работу суда, но ее появление было настолько неожиданным, что он остался сидеть молчаливо-безвольно. Он узнал ее, конечно, хотя прошло уже немало лет, узнал — и эта встреча легла на его плечи тяжелой ношей, его словно придавило чем-то очень тяжелым, отчего даже вздохнуть было невозможно.
— Он виноват?! А мы, которые от него отказались, — не виноваты?! — кричала Мина. Она, казалось, вот-вот потеряет сознание. — Я его бросила, маленького и беззащитного, и я виновата безмерно, но ведь он не только мой сын, у него и отец есть!
Она захлебывалась в крике. Махеш еще не понял все до конца, но догадка уже закралась в его душу, и он, боясь, что все поймут это прежде, чем покинут зал, крикнул поспешно:
— Перерыв! Суд удаляется на перерыв!
И стремительно вышел из зала. После этих слов Мина потеряла сознание.
СУДЬЯ ВЫНОСИТ ПРИГОВОР
Мина пришла в чувство в коридоре суда. Она сидела на стуле, над ней хлопотал Джагдиш. Когда она открыла глаза, Джагдиш улыбнулся, но улыбка была тревожной.
— Что со мной? — спросила Мина.
— Ничего страшного, уже все нормально. Тебе, наверное, стало душно.
Говорил, а в его глазах читался вопрос.
— Ты прости меня, — сказала Мина.
— За что?
— Ведь ты ничего не знаешь.
— А что я должен знать?
— Он — мой сын.
— Кто?
— Рошан.
Все рушилось сейчас между ними. Она открывала самую черную страницу своей жизни. Никто и никогда не заглядывал туда — она не позволяла, и вдруг все открылось, вышло на свет, так тщательно прежде скрываемое, и как же оно было неприглядно. Но остановиться уже было невозможно, надо было сбросить эту тяжесть, освободиться, и Мина начала рассказывать, торопливо, словно боялась, что Джагдиш не дослушает, уйдет, и она не сможет досказать то, что хотела.
Лицо Джагдиша потемнело. Слушал он молча, прикрыв глаза веками, и не понять было — о чем думает в эту минуту.
Но когда Мина закончила, он сказал ей тихим и ровным голосом:
— Тебе нельзя здесь больше оставаться. Езжай домой, жди меня.
— Нет, — она качнула головой.
— Да. Я хочу, чтобы ты уехала.
Он умел быть твердым. Мина поднялась и пошла к выходу мелкими неуверенными шагами; ей совсем немного оставалось пройти, как вдруг распахнулась боковая дверь, она повернула голову и увидела Махеша.
— Здравствуй, — сказал он.
— Здравствуй.
Между ними было полтора метра расстояния и восемь лет жизни. Они смотрели друг на друга молча, постепенно узнавая и вспоминая друг друга.
— Ты не сделаешь ему плохо, — сказала Мина. — Это твой сын. Это наш сын.
Махеш страдал — это было видно, но пощады не заслуживал.
— Он не может расплачиваться за грехи родителей. Не он виноват. Мы виноваты.
Подошел Джагдиш.
— Проводи меня до машины, — попросила его Мина.
И они ушли, оставив ошеломленного Махеша.
Суд не начинался долго, все томились в ожидании, и вдруг распахнулась дверь, вошел судья, но садиться в свое кресло не стал, лишь произнес:
