Узел восемнадцатый. Кто сделал Февраль?
В исторической литературе гуляет версия о «генеральском заговоре», о «военной ложе» во главе с Алексеевым. Хотя ни один документ и ни один компетентный исследователь российского масонства не подтверждает принадлежности Алексеева к «вольным каменщикам» [5, 7, 52, 53]. Да и сама теория «генеральского заговора» не выдерживает критики. Неужели генералы, сформировав заговор, так запросто отдали бы власть кому-то другому? Это типичная версия прикрытия, которые создаются и тайными организациями, и спецслужбами разных стран для особо грязных дел. Да, военачальников вовлекли в сценарий революции. Но следует иметь в виду: когда речь идет о масонских и прочих закулисных операциях, стоит обращать внимание не на самые видные фигуры, а на серенькие, малозаметные, которые оказываются рядом с ними.
На всех должностях, куда назначали Рузского, ему сопутствовал постоянный помощник — генерал Михаил Дмитриевич Бонч-Бруевич. Но кто играл основную роль в их дуэте? Сопоставим. Вскоре после отречения царя Рузский будет уволен, а в 1918 г. большевики зверски убьют его. Бонч-Бруевич будет успешно служить Временному правительству. Сыграет важную роль в Октябрьской революции — он в это время окажется комендантом Ставки и поможет обеспечить ее бездействие. Потом станет ближайшим помощником Троцкого в Высшем военном совете. А в августе 1918 г. Германия предъявит доказательства его связей с британской разведкой.
А у Алексеева, всецело отдававшего себя службе и плохо разбиравшегося в политике, после отъезда государя из Могилева ближайшим советником стал вдруг представитель МИД при Ставке Николай Базили. Именно он начал консультировать Алексеева по политическим вопросам. Проект манифеста об «ответственном министерстве» составил Базили. И опять сопоставим — Алексеев уже вскоре одумается, тоже будет уволен. После Октябрьского переворота начнет создавать Белую гвардию и умрет в походах от болезни. Базили будет направлен дипломатическим представителем Временного правительства во Францию, а через год женится на дочери Мезерва, возглавлявшего в России американский «Нэйшнл Сити Бэнк». Сам возглавит отделение этого банка в Уругвае. В 1930-х он будет объезжать участников заговора против царя и брать у них интервью, согласуя их между собой и формируя общую сфальсифицированную картину революции.
Среди самих заговорщиков их истинный вес оказался скрытым. В процитированном выше донесении Охранного отделения речь шла о двух группировках. Поначалу разыгрывался сценарий первой, лидировал Родзянко. Но сказала свое слово и вторая. В ночь на 2 марта состоялось совместное заседание «Временного комитета Думы», Петроградского Совета, ЦК кадетской партии, бюро Прогрессивного блока. Точнее, кулуарное сборище из представителей этих организаций. Кто определял этих представителей, неведомо. Но они обсуждали состав нового правительства. Родзянко вдруг отодвинули в сторону. На пост главы кабинета министров протолкнули князя Н. Е. Львова.
Его кандидатуру отстаивал горячими речами Милюков, а Некрасов на первый план не лез, но его мнения стали очень весомыми. Напомню, он был генеральным секретарем верховного совета Великого Востока. В результате в правительство попали лица, вызвавшие немалое удивление общественности — Терещенко и Керенский. К лидерам оппозиции они не принадлежали. Терещенко до сих пор знали только как молодого богача и бонвивана, но ему достался пост министра финансов, который уже был обещан депутату Думы Шингареву. Керенский вводится в правительство в странном статусе «представителя» Петроградского Совета. И. В. Гессен и С. П. Мельгунов независимо друг от друга пришли к одинаковому выводу: «значение кандидатуры как Терещенко, так и Львова скрывалось в их принадлежности к масонству» и «источник был тот же самый, из которого был навязан Керенский» [46].
Но Родзянко продолжал взятую на себя роль «дипломата», опутывая ложью и царя, и генералов. Рузский, добившись подписания манифеста об «ответственном министерстве», связался по телеграфу с председателем Думы доложить об успехе. Однако тот совсем изолгался. По-прежнему изображал, что властью в Петрограде руководит он, и даже сообщил, что это он был вынужден «назначить» правительство. Но вчера доказывал: все хорошо и спокойно (главным было остановить экспедицию Иванова). А сейчас стал внушать, что все очень плохо. Мол, усилился Петроградский Совет, «Временный комитет Думы» оказался чуть ли не заложником в его руках. Поэтому вчера «ответственного министерства» было бы достаточно, но сегодня время упущено, спасти положение может только отречение государя. Иначе — смута, гражданская война.
Рузский был озадачен. Переслал эту информацию Алексееву. Тот тоже всполошился. Потребовал немедленно будить царя (перед этим почти не спавшего две ночи). Ему объяснили, что делать этого не стоит, в 10 часов все равно назначен доклад Рузского у государя. Тогда начальник штаба Ставки предпринял собственные шаги. Открыто нарушил свой долг, разослал запрос командующим фронтами — высказаться об отречении. Составлен он был таким образом, что ответ подразумевался однозначный: ради спасения страны и армии царь должен пожертвовать своей властью.
Великий князь Николай Николаевич изменил еще раньше. Узнав о событиях в Петрограде, он поручил городскому голове Тифлиса Хатисову со штабными офицерами объехать казармы и объявить: великий князь «на стороне нового порядка». При этом вспомнил недавний разговор, когда ему предлагали возглавить переворот. Сказал: «Вот теперь я был бы согласен». Но было уже поздно. Заговорщики делали другую ставку — государь должен отречься в пользу сына при регентстве своего брата Михаила Александровича. Он был хорошим и честным военным, но политики никогда не касался. Значит, его можно было оттереть и управлять государством от имени Алексея…
Главнокомандующий Юго-Западным фронтом Брусилов также сочувствовал оппозиции, поддержал Алексеева. Главнокомандующий Румынским фронтом Сахаров назвал Думу «разбойной кучкой людей», которая «предательски воспользовалась удобной минутой для своих преступных целей», но признавал, что ради победы над внешним врагом надо соглашаться. Главнокомандующий Западным фронтом Эверт не хотел отвечать, но его уговорили из корпоративной солидарности. Присоединился командующий Балтийским флотом Непенин. Командующий Черноморским флотом Колчак отвечать на телеграмму не стал.
Рузский утром доложил царю новые требования Родзянко. А потом принес поступившие телеграммы военачальников. М. Г. Катков, анализируя поведение Николая II, отмечал, что такой выход, отречение, выглядел для него даже более предпочтительным, чем слом государственной системы и превращение в номинального «парламентского монарха». Но Николай II понимал и другое: изменники его не выпустят из своих лап. Как православный человек, как воин, смерти он не боялся. Однако в этом случае заговорщики получали именно то, чего хотели! Престол достанется больному ребенку. А отца рядом с ним не будет, да и мать постараются удалить. От лица Алексея можно будет делать все что угодно. За свое положение государь не цеплялся. Он еще в 1905 г. думал об отречении, с тем чтобы стать наставником сына-царя.
Около 15 часов он решился. Отправил телеграмму Алексееву: «Я готов отречься от престола в пользу моего сына. Прошу всех служить ему верно и нелицемерно». Такая же телеграмма полетела к Родзянко. Но речь об «ответственном министерстве» уже не шла. Государственный строй России подразумевался прежним. До приезда думских делегатов возникла пауза. Государь говорил со свитой, что будет жить частным лицом, посвятит себя воспитанию сына. Но приближенные высказали опасения — позволят ли ему общаться с наследником? Николай Александрович, судя по всему, стал догадываться о подоплеке обмана. Его толкали к отречению вовсе не для того, чтобы сын продолжил его линию власти. Он обратился к личному врачу Федорову, просил откровенно сказать, возможно ли излечение наследника. Тот ответил: «Чудес в природе не бывает». Тогда Николай II переменил решение. Отречься и за себя, и за сына в пользу брата. Об этом сообщили в Ставку, и Базили составил проект нового манифеста.
