Царское правительство, давая разрешение «Нэйшнл Сити Бэнк» на открытие филиала, оговорило предельные капиталы, с которыми ему разрешено работать в России — 25 млн рублей для каждого из двух отделений. В августе суммы, принятые от российских вкладчиков, многократно перевалили за эти лимиты. Но ведь министром финансов был Терещенко. Он, как и Керенский, поддерживал очень тесные отношения с американцами. В воспоминаниях иностранных дипломатов в 1917 г. неоднократно мелькает: заглянув к американскому послу, заставали у него Терещенко. На банковские нарушения он закрывал глаза.
Но кроме открытых операций с переводом ценностей осуществлялись и тайные. В сентябре некий Н. Стайнс с разрешения министерства финансов России и при посредничестве «Нэйшнл Сити Бэнк» вывез через Владивосток 40 пудов платины, адресованных министру торговли США [85]. История осталась до сих пор не объясненной. С какой целью вывезли огромные ценности? Если оплата, то за что? Операция осуществлялась на правительственном уровне, но никаких соглашений не заключалось. Впрочем, были и другие необычные явления. США никогда не давали разрешения открывать у себя иностранные банки. Но в 1917 г. штат Нью-Йорк вдруг сделал исключение для «Русско-Азиатского банка» Путилова и Животовского! Он открыл филиал в Америке — и через него тоже стали переводиться средства из нашей страны на счета в США [98].
Осенью «бегство капитала» приняло такие размеры, что в России стало не хватать наличных денег. Задерживалась выплата жалованья. Это вызывало возмущение, забастовки и играло на руку большевикам. Мало того, переводя средства за границу, промышленники стали замораживать предприятия. К октябрю закрылось до тысячи больших заводов и фабрик. Сотни тысяч людей остались без работы. Но их зазывали в Красную гвардию. Там деньги были, и платили больше, чем на предприятиях.
А Германское командование решило подтолкнуть русских к сепаратному миру — создать угрозу Петрограду. 29 сентября начало частную операцию, высадку десантов на Моонзундских островах у берегов Эстонии. Они прикрывали вход в Финский залив, подступы к столице. Разложение нашей армии сказалось в полной мере. Сопротивление оказали только отдельные подразделения и батареи. Гельсингфорс был совсем рядом, но главные силы флота на помощь защитникам не пришли. За неделю архипелаг был захвачен, немцы высадились в Эстонии.
Временное правительство начало составлять планы эвакуации Петрограда, вывозить ценности. Но и большевики не на шутку встревожились. Вдруг правительство переедет в Москву? Ускользнет из города, где уже распропагандированы массы рабочих, солдат, матросов? В Москве всю подготовку пришлось бы начинать заново. Большевики возбудили шумную кампанию: «Правительство покидает столицу, чтобы ослабить революцию!», «Хотят задушить революцию штыками германского империализма».
Под предлогом защиты столицы от немцев Петроградский Совет постановил создать Военно-революционный комитет (ВРК). Напряженность в Петрограде нарастала, люди боялись и немцев, и революции. Руководство Смольного института благородных девиц решило отправить своих воспитанниц в безопасный Новочеркасск. А здание по ордеру Петроградского Совета сразу занял ВРК. Оно превратилось в штаб большевиков.
А вот Англия и Франция оказались неприятно удивлены. До сих пор Временное правительство беспрекословно слушалось их. Но осенью оно вдруг стало выходить из повиновения! Британские и французские дипломаты требовали навести порядок, покончить с большевиками. Нет, Керенский уклонялся. Бьюкенен дошел до угроз. Поставил вопрос ребром, что иначе англичане прекратят поставки. Но и Керенский взбрыкнул, назвал это шантажом. Тогда британский посол уже без всяких дипломатических реверансов «намекнул», что Англия может сделать ставку на других политиков. Но министр-председатель нахамил! Выдал в ответ, что и он может послать телеграмму с выражением сочувствия ирландским сепаратистам Шин Фейн [13].
После этого послы Англии, Франции, Италии и США договорились устроить коллективный демарш, составили совместную ноту. Если не будет осуществлено «решительных мероприятий», союзники прекратят поставки военного имущества и кредитование России. Однако даже такое не помогло. Керенский в ответ разразился упреками в адрес держав Антанты! Обвинил их, что они в свое время поддерживали царя, а не «призывали его к ответу» [88]. Ситуация становилась совершенно непонятной. Союзники были единственной опорой Временного правительства, привели к власти самого Керенского, а он позволял себе такие выходки. Впрочем, разгадка была простой. Александр Федорович чувствовал поддержку США. Американский посол Френсис в последний момент отказался подписать общую ноту и участвовать в демарше дипломатов. В дальнейшем продолжалось то же самое, и Бьюкенен жаловался Ллойд Джорджу, что Френсис саботирует выработку «общей политики Запада в отношении кабинета Керенского». А британский военный атташе Нокс докладывал в Лондон, что чрезвычайно быстро растет влияние на Керенского со стороны Раймонда Робинса [88].
Но и Керенский 1 октября направил к Ллойд Джорджу своего личного доверенного посланца. Им оказался Сомерсет Моэм! Он за месяц сумел стать одним из ближайших лиц в окружении министра-председателя. Через него Керенский передал британскому премьер-министру просьбу отозвать Бьюкенена. А кроме того, сообщал, что Россия больше воевать не может, поэтому предлагал заключить мир «без аннексий и контрибуций». Миссии Моэма придавалось такое значение, что в его распоряжение выделили эсминец, дорожили каждым часом. Но у писателя-шпиона было и свое начальство — Вайсман. Судя по всему, Моэм получил приказ не вмешиваться. Он надолго остановился в Норвегии и в Англию прибыл лишь 18 ноября, когда послание Керенского утратило всякий смысл.
Узел двадцать второй. Кто сделал Октябрь?
Правительство Керенского не только через Моэма, но и по другим каналам сообщило союзникам, что Россия больше не способна вести войну. По данному вопросу 28 октября должна была собраться конференция в Париже. Мало того, на 5 ноября был назначен Съезд советов крестьянских депутатов. На нем намечалось обсудить эсеровскую аграрную программу. Еще немного — и надежды солдат на скорый мир могли связаться с правительством. А надежды крестьян на раздел казенных и помещичьих земель — с эсерами. Таким образом, большевиков уже очень «поджимало»! Наконец, в ноябре были назначены выборы в Учредительное Собрание — вся борьба с Временным правительством «за власть Советов» теряла смысл! Оно ведь и было «временным» — должно было передать полномочия Учредительному Собранию!
Ленин в Финляндии вообще стал нервничать. Без него партия отбивалась от рук. Вокруг Зиновьева и Каменева группировались соглашатели, боявшиеся повторения июльского провала. А «предпарламент» и выборы в Учредительное Собрание обнадеживали их, что сами-то они неплохо устроятся и без восстания. Станут депутатами нового парламента, может, кто-то и в правительство попадет. Другая часть большевиков нацеливалась на захват власти, но ее возглавлял Троцкий. Ленин не тешил себя иллюзиями, уступит ли тот первое место в случае победы. Он тайно вернулся в Петроград.
10 октября на квартире меньшевика Суханова (Гиммера) состоялось заседание ЦК большевиков. Ленин пришел переодетым и загримированным, в наряде протестантского пастора. Невзирая на возражения Каменева и Зиновьева, была принята резолюция о восстании. Сценарий намечался такой же, как летом. Прикрыться съездом Советов рабочих и солдатских депутатов. Свергнуть Временное правительство и передать власть съезду. Он должен был состояться еще в сентябре, но ЦИК Советов постановил: скоро будет Учредительное Собрание, поэтому созывать съезд нецелесообразно. Теперь большевики самочинно, от имени Петроградского Совета начали рассылать по России телеграммы, что съезд состоится 20 октября, предписывали присылать делегатов. ЦИК протестовал. Но, когда понял, что сорвать съезд не получится, смирился и подтвердил указания о выборах делегатов. Правда, прикинули, что к 20-му они не успеют собраться. Дату перенесли на 25 октября.
