Сиссон прибыл в Россию уже после Октябрьского переворота. К большевикам он относился враждебно и стал собирать доказательства их связей с Германией. Ряд таких документов ему дал Робинс — сказал, что получил их от «конфиденциального источника». Потом Сиссон познакомился с Евгением Семеновым (Коном), который вместе с Антоном Оссендовским участвовал в расследовании Переверзева, министра юстиции Временного правительства. Семенов состоял в небольшой конспиративной группе, уже передавал подобные документы британской разведке. Передал и Сиссону.
У Семенова имелись сообщники в Смольном, знали, где хранятся такие материалы. Ночью 3 марта 1918 г. Сиссон со своими помощниками проникли туда и выкрали их. После этого американский разведчик, опасаясь ареста, отослал все документы через норвежскую дипломатическую почту и покинул Россию. 9 мая он вручил документы Вильсону. Но газета «Нью-Йорк Ивнинг пост», принадлежавшая Моргану, объявила всю подборку Сиссона фальшивками — голословно, без всяких доказательств. Затем подключился подручный Шиффа Джордж Кеннан, указал на нестыковки в некоторых документах, но обобщил вывод на все, что они поддельные (хотя они были получены из трех разных источников). А комиссия Конгресса США почему-то сочла мнение литератора Кеннана заключением компетентного специалиста и утвердила его точку зрения.
Но современные исследователи, в том числе американские, отмечают: факты из документов Сиссона — имена действовавших в России германских офицеров, номера счетов, связи с Ашбергом и Варбургом — подтверждаются другими источниками. Если несколько документов являются подделками, то большинство из них подлинные или составлялись на основе подлинной информации. В целом же получается: в США на самом высоком уровне пресекли возможность дискредитировать большевиков. А Англия вообще утаила подобные улики, поступавшие через ее разведку (Локкарт впоследствии вспоминал, что видел целую кипу таких документов в канцелярии Троцкого). А дискредитировать не желали по простой причине. Потому что продолжали сотрудничать с большевиками.
Между тем мирные переговоры в Бресте зашли в тупик. Под маркой «права на самоопределение» Германия и ее союзники требовали отделения от России ее национальных окраин. Ленин настаивал в любом случае подписывать договор (куда ему было деваться — в Берлине лежали его расписки, при непослушании их запросто могли обнародовать). Но даже большинство партийных организаций и членов ЦК большевиков были решительно против. Уклонялся и Троцкий — он имел обязательства вовсе не перед немцами, а перед США и Англией. Строились надежды на то, что в Германии и Австро-Венгрии начинался голод, нарастали забастовки, бунты. Казалось, вот-вот там разразится революция.
Спасла немцев и австрийцев Центральная Рада. Не только подписала сепаратный мир, но и фактически отдала им Украину, богатую продовольствием. После этого упорствовать потеряло смысл. Но Троцкий все-таки не подписал договор. Провозгласил формулу «мир не заключаем, войны не ведем, армию демобилизуем» [97]. Для немцев это дало прекрасный повод к наступлению. Оно было легким, войска продвигались беспрепятственно, толпы красногвардейцев просто разбегались. Генерал Людендорф даже разохотился взять Петроград. Но правительство одернуло его. Предостерегло, что захват российской столицы может вызвать волну патриотизма, падение большевиков. А для Германии был гораздо важнее мир на востоке, чтобы перебросить все силы на запад.
Ну а в руководстве большевистской партии и Советов продвижение немцев вызвало панику. Ленин и Свердлов сумели склонить большинство к принятию германских требований. Они стали еще более тяжелыми. Россия теряла Польшу, Прибалтику, Украину, Закавказье. Хотя подписывал мир не Троцкий, а один из его подручных, Сокольников. Лев Давидович ушел с поста наркома иностранных дел, предпочел сохранить «чистые руки». Но всего через несколько дней он неожиданно для многих был назначен наркомом по военным и морским делам. Почему? Потому что Ленин прекрасно знал, какие силы стоят за Львом Троцким. Но он понимал и другое. Германия только использует большевиков в своих целях.
Чтобы не попасть в полную зависимость от нее, Ленин выбрал тактику «балансирования». Ведь он и раньше поучал, что можно и нужно играть на противоречиях между враждующими империалистическими лагерями. А державы Антанты даже теперь не порвали с большевиками. IV Съезду Советов, который ратифицировал Брестский договор, Вильсон направил послание: «Все чувства народов США находятся на стороне русского народа в момент его попытки освободиться навсегда от самодержавного режима». Британских и французских политиков, негодовавших по поводу выхода России из войны, Вильсон поучал, что выступление против большевиков «может дать оружие в руки врагов русской революции, к которой правительство США проявляет величайшую симпатию».
А Троцкий был главным проводником связей с Западом. Робинс, Локкарт, Садуль, были завсегдатаями в его кабинете. Британский разведчик Рэнсом сошелся с секретаршей Льва Давидовича Еленой Шелепиной, а потом и женился на ней. Поскольку немцы оказались слишком близко к Петрограду, Советское правительство перебралось в Москву — Троцкий ехал отдельным поездом, и его спутником стал капитан английской разведки Джордж Хилл (кстати, уроженец России, сын петербургского фабриканта).
Да, немцы теперь получили возможность перебросить все силы на Западный фронт. Сражения затягивались, росло число жертв. Но страдали-то простые французы, англичане, американцы. Что же касается политических кругов Лондона и Вашингтона, финансистов Сити и Уолл-стрит, то им жаловаться было, в общем-то, не на что. Ведь Брестский мир дал прекрасный повод для интервенции в Россию! Причем Вильсон и Хауз настаивали, что она должна осуществляться обязательно «с согласия Советского правительства» [4]. Под маркой помощи против немцев. А нужные фигуры уже оказались расставлены на своих местах! В Мурманске во главе Совета сидел Юрьев, приехавший из США, он снесся с Троцким, и по согласованию с Совнаркомом в порту высадились англичане, американцы, французы. Во Владивостоке советскую власть возглавлял гражданин США, чикагский адвокат Краснощеков — и там высадились японцы.
А в Москве Троцкий объяснял иностранным представителям: Брестский мир можно будет расторгнуть, когда у большевиков появится армия. Англия, США, Франция немедленно откликнулись. Стали оказывать материальную помощь, выделили офицеров. Формирование Красной армии шло под контролем западных держав. Неофициальный комитет при Троцком составили Робинс, Локкарт, военные атташе Франции, Англии, Италии и США. Ближайшим советником Льва Давидовича по военным вопросам стал Джордж Хилл. По поручению Троцкого он организовывал армейскую разведку и контрразведку, стал консультантом по авиации. Робинс телеграфировал в США, что дела идут отлично и срочно требуется «усиление миссии», просил прислать десяток офицеров для Троцкого.
В Россию прибыл и Сидней Рейли. По пути из США, в Лондоне, с ним встречался сам руководитель британской разведки Мансфилд Камминг, Рейли стал кадровым офицером «Интеллидженс Сервис», получил чин лейтенанта. Он стал работать с помощником Троцкого, военным руководителем Высшего военного совета, генералом Михаилом Бонч-Бруевичем. В архивах Англии сохранились донесения Рейли о беседах с генералом, излагавшим самую широкую военную и политическую информацию. В Англии эти донесения оценивались очень высоко, их доводили до руководителей военной разведки, адмиралтейства и МИД. В сеть Рейли был вовлечен и брат генерала Владимир Бонч-Бруевич — управляющий делами Совнаркома. Рейли восстановил дружбу с нью-йоркским приятелем Вениамином Свердловым — вернувшись на родину, он был назначен руководить организацией Красного Креста [78].
