Ветер волен, и люди ему не хозяева… Ветер быстр, он ускользает и его – не поймать и не удержать.
Горло булькнуло хрипло и жалко, захлебываясь мокрой горячей болью. Воздух стал ежом, стальным и страшным, он рос, вспарывал все вокруг себя и был смертоносен. Зоэ сникла на палубе без движения, без дыхания…
Бэто испуганно охнул, склонился, перевернул, подсунул руку под голову плясуньи, взглядом нашел Вико, бледного, слепо глядящего на тонкую черту берега далеко за кормой.
– Не знаю, что мне дал Ноттэ тогда, два года назад, шагнул уже в смерть, да вдруг застрял на пороге его упрямым хотением… – задумчиво буркнул капитан, подошел и сел рядом с телом Зоэ. – Но сегодня я видел и понимал все, что творилось там, в порту. Она действительно сестра Альбы, как мне и втолковывал Оллэ… Плотная связь, одно дыхание на двоих. Наша Зоэ щедрая, она многовато отдала малышу нэрриха. Не знаю, сколько он мог сам и сколько получил в помощь, есть ли для него теперь смысл в исконном их, детей ветра, счете кругов опыта… Только вряд ли хоть кто в трезвом уме, прочтя отчет из порта, вздумает впредь воевать с разгневанным нэрриха, отсылая против него галеры.
– Нас не нагонят, – шепнул Бэто.
– Ни флот, ни Альба… Флот разгромлен и смят, малыш ушел в свою первую смерть. А мне пора вернуть займ, данный на время сыном заката, вот уж спасибо ему. Чую: иначе наша плясунья не увидит рассвет, – вздохнул Вико, склоняясь ниже и гладя Зоэ по щеке. – Зоэ! Девочка, отпусти его. Он уйдет и вернется, он добрый мальчик и однажды навестит тебя. А еще он – нэрриха, тогда как ты – человек, тебе нельзя туда…
Вико нагнулся еще ниже, задумчиво глянул на свою руку, прямо в середину пустой ладони, отчего-то сложенной горстью. Бережно вылил над бледным, по-мертвому заострившимся лицом плясуньи то, что ощущал в горсти, но не мог увидеть взглядом. Усмехнулся: на плечи словно груз уложили, два года близкая старость не беспокоила – а вдруг явилась, напомнила о себе.
Девушка закашлялась, всхлипнула и открыла глаза.
– Нас убили, – жалобно и тихо сказала она. – Там темно, совсем нехорошо… Ноттэ ужасно ругался, я слышала. Он меня за шиворот – и сюда, и подзатыльник еще… Вико, что это было? Что я такое говорю? Мы в порту? Где галера?
– Не знаю, что ты городишь и что было, а чего и вовсе быть не могло, – устало прикрыл глаза капитан. – Что-то обозначилось и дало себя заметить. Оно вмешалось, и оно нездешнее, точно. Но мы люди, нам не полагается знать ответ на любой вопрос, и твой – как раз безответный. Порт давно позади. Отдыхай. Обещаю тебе: Альба вернется. Он нэрриха, его удел – возвращаться.
– Ветер выровнялся, – шепнула Зоэ бледными губами. – Родной ему. Спина болит, горло ноет. У меня большая дыра в спине?
– Даже маленькой нет, – заверил Вико.
– Высадите меня опять на скалы Серой чайки, – попросила Зоэ. – Остров знакомый, буду ждать брата.
– Ждать ветер глупо, он сам найдет тебя, если пожелает. Нам теперь – на запад, – вздохнул Вико, кряхтя и выпрямляясь. – На запад, Альба как раз в парусах шумит… Слышишь?
Глава 4. Золотая столица
Воссоединение дона Кортэ с его гордым именем состоялось в знойное послеполуденное время дня, следующего за переполохом, потрясшим столицу от шпилей дворца и до самых убогих подворотен. События, огражденные от любопытствующих пологом одной лишь короткой ночи, были еще близки и свежи. Люди шептались и искали новости, как голодающие – зерно в исчахшей пашне. И пусть городская стража со зверским видом гнала всех, невзирая на знатность – лишь бы очистить улицы и не допустить даже намека на смуту. И пусть багряные и черные рясы мелькали в толпе чаще, чем в любой иной день. Пусть братья держали на виду оружие и ничуть не скрывали своей готовности применить его по первому подозрению в ереси, будь та ересь сколь угодно ничтожна и похожа на простое любопытство… Но даже так тишина не желала устанавливаться, город кипел. Люди шумели, слухи плодились, непокой ворочался и бурлил.
Настороженность и опаска лишь добавляли сплетням ценности и веса. Домыслы множились, делались все вычурнее и подробнее. Одни шепотом рассказывали: королеву отравили, за черным делом стоят южане, не зря их посол, известный злодей и чернокнижник, взят под стражу во дворце, а то и пребывает в пыточных подвалах. Иные отмахивались и со знанием дела поясняли: беда приключилась, когда пьяный пес короля дон Эппе поджег весь порт и зарезал градоправителя! Ведь дело-то понятное, он совсем сошел с ума, возомнил себя Филиппом Буйным. За это его хотели казнить, но пьяного по дороге к помосту отбили еретики, чтобы он второй раз загулял и спалил уже весь город, целиком. Совсем тихо добавляли: может, что и похуже готовится, не зря же черные заметны на всяком углу, а багряные мрачны и столь свирепы видом – не передать! Того и гляди плечистые братья заспорят о вере, вот уж тогда и без усилий дона Эппе от столицы и самого первого камня не останется, разве – пыль…
Кортэ быстро шагал по знакомым улицам, слушал сплетни краем уха, хмурился и тяжело дышал. Даже для опытного нэрриха бег при конском стремени – занятие не вполне обычное. Но иначе было никак нельзя. В ночь еще имелась надежда на то, что худшее не случится, но перед рассветом она угасла, мигнув напоследок и уколов болью – как задушенный в пальцах фитилек свечи. Ветер переменился, погнал пыль с рассветного края и завыл, зарычал – а кого бы оставила равнодушным собственная смерть? Насильственная, да еще и подлая – удар-то пришелся в спину…
– Как же так? Как посмели? Моего ученика, говнюки, прирезали, – иногда бормотал Кортэ, зыркая на редких прохожих, едва успевающих шарахаться и прилипать к стенам, вмиг распознав в лицо неминучую городскую напасть под коростой пыли и нищенским одеянием. – Моего ученика!
– Если бы я умел звать Оллэ, – виновато вздохнул Вион, наклоняясь из седла. Присмотрелся к лицу Кортэ и добавил: – Ты бы поехал верхом, устал ведь.
– Вот когда прирежут меня – отдохну, – рявкнул Кортэ. – Огляделся по сторонам, заметил, как пустеет улица, как окна закрываются наглухо. – Крысы! Все вы крысы! Моего ученика… Кишки жрать заставлю.
– Не все ведь виноваты, – испугался Вион.
– Пока не все мертвы, даже и виноватые, – оскалился Кортэ, замолчал и пошел быстрее. Миновал бедные окраины и свернул к «Курчавому хмелю», продолжая кипеть, но сдерживая себя по мере сил. Уже во дворе гостерии он бросил спешившемуся Виону: – Как же ты изрядно прав! Черт, я даже согласен считать тебя учеником, потому что ты прав, совсем по большом счету, по главному. Я распустился, я пру вперед дураком. Это плохо, меня надо осаживать. Ты займись. Водой поливай, что ли… Нет воды – помои сойдут. Я зол, как раскаленная сковорода. Зол и горяч. А должен быть зол – но холоден. Не то мозги все вытекут, и тогда пропало наше дело… Эй, хозяин! Где Кортэ?
Осторожно скрипнула дверь, к щели прильнула щека, блеснул глаз.
– Так вот они вы, – шепотом предположил хозяин гостерии.
– А еще?
– Ах, тот… Пьет в отдельной комнате. Мы его сперва хотели сдать страже, но выспросили все толком и оказываем помощь, значится. Именуем вами и поим тем, что подобает. Всем поясняем, что они и есть вы…
