Аше отобрала мешок и решительно вытряхнула его весь. Взвизгнула, вцепилась в длинное полотнище шерстяной ткани, узорной, многоцветной, украшенной вышивкой и мелкими деревянными бусинками.
– Хороший друк! – снова похвалила она Иларио, не желая расставаться с добычей.
Нащупала под тканью черный бок ларца – того самого, с договорами кебшей, Кортэ сразу его распознал и поежился. Аше откинула крышку, презрительно фыркнула, рассматривая ленту на невскрытом договоре.
– Наше письмо, украденное и убитое ложью. Я тебе сказала сразу, трусы пишут не кровью, а обманом, – обозлилась маари. Пальцем провела над лентой. – Много ошибок. Мало силы. Тут и тут прорехи. – Она ловко вспорола кончиком ножа нитки в нескольких местах, и завязка рассыпалась лохмотьями. – Вся сила ушла. Хочешь, разорви. Этим думали удержать моего могучего льва? Они глупые!
Маари сама порвала бумагу, глянула на Кортэ, хищно сощурилась и рванула лист снова. Бросила на пол кареты. Повела пальцами над вторым, чуть помрачнела.
– Хорошо, не трогали. Не жгли. Слабое письмо, но позже много добавлено. Не людьми. Пусть лежит. Это будет мое, хорошо?
Кортэ безразлично хмыкнул, и, поскольку маари ждала более отчетливых подтверждений, добыл из кармана обрывок бумаги, оцарапал себе руку и написал второе распоряжение за день: числить собственностью женщины маари листок с договором кебшей, подписанный Вионом, поскольку это важно для изгнания твари.
Библиотекарь распахнул дверцу и, пойманный Кортэ под локоть, впрыгнул в карету на ходу. Передал Аше серебряный кувшинчик, пузатый, плотно заткнутый пробкой, оплетенный добротными кожаными ремешками и снабженный длинной петлей. Женщина кивнула, схватила, осторожно открыла – и опять завизжала… Кортэ ощутил приступ беспричинной злости и нахмурился, крепко подозревая себя в готовности ревновать ящерку ко всем на свете.
– Соль, – восхищалась Аше, слюнявя палец и макая в кувшинчик, облизывая и снова макая. – Много. Хорошо.
– Теперь к склепу, сразу и без остановок, – морщась от собственной категоричности, выговорил Иларио, влепил кулак в переднюю стенку кареты и заорал на кучера. – Эй, ты не сдох? Почему тащимся, как будто патор выделил нам кляч?
– Значит, дело плохо, – глубокомысленно предположил Кортэ.
– Эта дрянь сильна. Все, что мы умеем, бесполезно, – признал Иларио. Виновато ссутулился и снова уставился в пол. – Мы даже дозволили Абу и его людям танцевать это их еретическое, ну, ты знаешь: у них есть особый орден. Посвященные их – вроде плясуний, верят в ветер и кружатся без конца, испрашивая благодать высших сил. В чумном городе, как ты рассказывал, помогло.
– Как же, было дело! Там справился Оллэ, – отчасти согласился Кортэ. – Они разве что чуток помогли, а вот Факундо был хорош, он сделал должное.
– Я на рассвете добыл из подвала кебшей, приволок к склепу. Они как увидели… В общем, не того они желали. Не ту тварь от корней Башни тянули, надеясь заполучить силу.
Аше перестала жадно поглощать соль, старательно уплотнила пробку, повесила кувшинчик на шею, облизнулась в последний раз и дернула сына тумана за руку.
– Пусть говорит, – важно велела женщина. – Камни там темные?
Иларио выслушал перевод, кивнул, выудил из крепления у стенки кувшин с разбавленным вином и вежливо, с поклоном, передал Аше. Пока она пила, подробно рассказал, как меняли цвет камни склепа. Затем женщина потребовала рассказать о поведении ветра, о тучах, о траве, о снах и настроении людей, побывавших близ опасного места. Некоторые вопросы было трудно понять самому Кортэ, иные едва разбирал по переводу Иларио. Ответы он порой не мог дать: на явления, важные для маари, никто не обращал внимания, сочтя их мелочью или случайностью.
– Цветы завяли вчера, – в пятый раз уточнила Аше. – Столько локтей от камня?
Она растопырила руку и махнула дважды. Иларио начал отвечать, радуясь тому, что хотя бы эта «мелочь» ему известна точно. Сам заинтересовался, опросил людей, проверил дважды. Сначала, еще в первый день, сник мох в стыках камней. Затем рыжий, как самородное золото, лишайник утратил яркость, будто оказался подделкой… Наконец, вчера до заката облетели мелкие пушистые шарики семян, ранней осенью украшающие всякую жухлую кочку. Утром роса на луг не легла, туман обошел холм стороной, а трава сделалась ломкой и серой. И не на пять локтей, увы… Последний раз, когда сам Иларио видел склеп, круг седины расплылся локтей на двадцать.
Аше слушала внимательно, и лицо её становилось все спокойнее и сосредоточеннее. Разобрав сравнение с сединой, женщина, с ногами забравшись на подушки, откупорила кувшинчик и снова принялась лизать соль. Почему-то именно это желание отведать вкусного – будто напоследок – царапнуло душу Кортэ коготком большого страха.
– Аше, ты должна рассказать мне все, – строго велел сын тумана.
– Ты будешь сидеть в доме, – женщина жестом обвела подушки кареты. – Ты не выйдешь. Простое дело, быстрое.
– Повторяю: поживи год в городе, и тогда ври, – разозлился сын тумана. – Сейчас я прикажу Иларио, и он отвезет тебя к Абу. Сиди в четырех стенах. Я сам справлюсь. Простое дело, быстрое.
Аше молча доела соль – сыну тумана в голову не приходило прежде, что человек может с удовольствием вкушать её без иной пищи. Но спорить и запрещать казалось глупым: разве сейчас это – важно? Женщина устроила опустевший кувшинчик в ладонях Иларио, примерилась и ножом и разрезала себе руку, проследила, как кровь стекает в емкость. Выждала, зажала рану пальцем. Покосилась на Кортэ, прочла в его взгляде готовность исполнить угрозу и отослать куда угодно – но подальше от беды.
– Правду скажу, не прогоняй. Распустился цветок Вей, он тонкий, самый легкий в мире. Так и пошло: дуновение, свет, сок жизни… Потом много иного. Долго рассказывать. Чем дальше от Вэй, тем тяжелее, толще, темнее. Поу скрыт под камнями, он родня змею, он из тех, кто очень тяжел, очень. Ему трудно удержаться в нашем мире.
– Так наш враг… какой-то Поу?
– Змей, да. Поу против закона вполз сюда, теперь он прогибает мир, трещины скоро пойдут. Плохо. Поу здесь должен спать и быть слабым. Только он силен. Он, думаю, тот самый, древний враг маари. Его вдохнула жена вождя и утащила вниз, себя не пожалела. Но – плохо! Тогда его удалось утопить. Только он помнил путь вверх и помнил наш свет. После он копил силы на дне и ждал. Теперь опасен. Но я посвященная, я знаю, что надо сделать.
– Ты повторишь её грех, – наугад предположил Кортэ, глядя в темные глаза, наполненные до края покоем. – Ты хочешь, чтобы я жил, цена не важна. Ты хочешь заплатить одна? Хочешь обмануть всех? Вион сын ветра и мой ученик, он должен жить. Поу должен уйти окончательно и забыть путь. Это мой долг, а не долг маари. Понимаешь?
– Не понимаю, – на ресницах повисли соленые капли, боль вспыхивала в них острыми бликами. – Не понимаю!
– Решено, – вынес приговор Кортэ. – Долг общий.
Аше закрыла лицо руками и скорчилась, уткнувшись в колени и сжавшись комком. Сын тумана расправил шерстяную ткань и укутал женщину с головой, обнял за плечи, согревая и успокаивая. Пожал плечами и глянул на Иларио, терпеливо ожидающего своей очереди в разговоре.
