– Соли и так довольно, – едва слышно просипел Эспада и сник без сил.
На душе сразу посветлело: раз пробует язвить, по-своему выражая сочувствие, значит, наверняка выживет! А ведь даже исповедник Тэо, весьма опытный во врачевании, после всякого осмотра ран не желал ни словечка вымолвить о грядущем, не решался дать надежду или отнять её окончательно.
За два дня шторма, когда время текло и сочилось неровно, когда сумерки накрывали невпопад, а настоящего света не было и в полдень, дон Эппе еще несколько раз ненадолго осознавал себя, просил пить и глотал воду охотно, и заедал размоченным хлебом, скаля зубы. Он словно бы хваткой голодного пса вгрызался не в пищу – в саму жизнь.
Шторм иссяк, уполз в темное логово тучевых недр. Бирюзовое море снова безмятежно, – а Эспада вроде бы расхотел жить. Он молчит, отказывается есть и не просит воды.
– Кайся, – нехотя согласился Тэо, – я устал убеждать упрямца. Бог простит его или нет, нам не ведомо, но обряд будет соблюден. Начнем. Чадо, вершил ли ты обман вольный либо же невольный, в делах или же…
– Вершил, всех видов, – убито выдавила Зоэ. Помолчала, сопя и страдая от признания вполне по-настоящему, ведь Эспада не пожелал принять игру, затеянную ради него. И продолжила увереннее: – Н-ну, кроме нарушения верности королевской присяге прочее одолел сполна.
– Милостью божьей отпускаю сей грех, – Тэо покосился на безразлично лежащего дона Эппе. – Свершал ли ты грех блуда и…
– Сложный вопрос, – Зоэ даже почесала затылок, уши горели, затея уже не казалась игрой, но отступать было поздно, да и моряки слушали странное покаяние не без интереса. Зоэ снова ввернула спасительное словечко, помогающее верить, что сказанное принадлежит именно Эспаде. – Н-ну, я покупал заранее отпущение грехов в должном количестве. Эээ… с запасом.
Эспада застонал и попробовал хотя бы потерей сознания спастись от присутствия на нелепой исповеди… Но обморок не состоялся, даже когда тело послушалось и чуть повернулось, помогая голове качнуться, лечь щекой на палубу. В таком положении Эспада мог видеть только основание мачты и складки шерстяной ткани, брошенной на доски.
– Продолжим, – угрожающим тоном заверил Тэо, подмигивая Зоэ и ободряя её. – Грех чревоугодия.
– Постоянно, увы мне, – сразу согласилась Зоэ. – Еще винопитие, сидропитие, нюханье какого-то дыма в еретическом обществе посла Алькема, поедание жирной баранины в постные дни. Так, я подумаю… Н-у, не один ведь грешил, были со мною и иные слабые люди. И не совсем люди. Вроде, припоминаю и служителей в багряном…
– Достаточно, отпускается грех, ибо неоспоримо похвальное рвение в покаянии, – оборвал перечисление подробностей Тэо, рассеянно изучая морскую гладь и похлопывая здоровой рукой по культе, сегодня снабженной лишь подобием открытой ладони. – Грех гнева.
– Нет, вряд ли, – замотала головой Зоэ, – он обычно… То есть я обычно спокоен и даже мил, гневаются прочие, на меня. А я допекаю их, жарю в их собственной злости и протыкаю вертелом. Эээ… рапирой. Саблей?
– Сложно отпустить грех, когда нет настоящего осознания тяжести его, – еще более задумчиво выговорил Тэо.
Было очевидно, что он пытается найти иные вопросы, способные разрушить показное безразличие дона Эппе.
Зоэ прикусила губу, шмыгнула носом, покосилась на обвисшие паруса с двумя швами на свежих прорехах – шрамах минувшего шторма… Пока длился шторм, королевский пес жил, язвил и скалился, подбадривая Зоэ и старательно выкарабкиваясь из небытия, из тени смерти. В штиль, осознав себя сполна, он вдруг раздумал бороться. Молчал, не просил воды и не жаловался на избыток солнца, хотя тень от паруса уползла уже довольно далеко, на покрытой пятнами возбуждения щеке блестел лихорадочный пот.
– Гордыня? – предположил Тэо, шевеля бровями и без слов пробуя показать: давай, старайся, это толковый намек.
– Увы мне, – неуверенно промямлила Зоэ, пытаясь понять подсказку.
Мысль не угадывалась, и девушка запнулась, виновато скорчила рожицу и стала ждать новой подсказки. Тэо быстро нарисовал пальцами на культе три зубца. Смешно зашевелил бровями, без слов ругая и обвиняя в недогадливости. Тронул оберег на шее и покосился на Эспаду. Королевский пес носил не оберег, а подаренный королем медальон. Зоэ прикусила пальцы, сдерживая возглас, готовый сорваться с губ. Сама нарисовала в воздухе знак короны, те же три зубца. Тэо кивнул.
– Я жду, – с напускной мрачностью отметил он и еще раз кивнул: мол, давай, не жалей его!
– Я возомнил себя высшим, сам король меня ценил и восхищался мною, он дал мне власть вытворять в столице все, что я удумаю. Хвалил меня, эээ… – Зоэ виновато дернула плечом, показывая, что сказала все важное. Но исповедник был непоколебим и требовал стараться. Пришлось перейти к тону, более свойственному Кортэ. – Н-ну, меня сам король гладил по шерсти, а я рычал и рвал его врагов без разбора. А потом он пнул меня под брюхо, и я теперь бездомный пес, вовсе не королевский. Целый корабль хороших людей есть, они жалеют меня, увиваются вокруг, – почти кричала Зоэ, не отводя взгляда от Эспады, и сознавая, что наконец-то нащупала больное место. – Но я лежу бревном, мне тошно, я хочу снова служить хозяину, лизать ему сапоги и вилять хвостом. А еще я хочу перегрызть горло этому самому хозяину!
– Он мне не хозяин!
Эспада согнулся в судороге, пробуя приподняться и посмотреть на Зоэ, и наконец-то провалился в обморок, настоящий и весьма надежный…
– Женская мудрость сродни змеиной, – вздохнул Тэо. – Жалит внезапно и надежды на выживание не оставляет… Ты права, все до последнего слова верно. Трудно будет избыть такой груз боли.
– Я бы тоже кое-кому перегрызла горло, – всхлипнула Зоэ, склоняясь над раненым и закрывая его от солнца, протирая лоб уксусной тряпкой. – Где Ноттэ, он нужен нам! Я зову его всякий день. Где Кортэ, ведь убили его ученика? И королева… Она же умная, как могла допустить! И все… И я… И не вздумай мне отпускать грехи, я еще не унялась!
– Бывают дни, когда солнце сияет, но наши несовершенные глаза не видят света, они наполнены тенью обид и боли, – грустно согласился Тэо. – Подумай о времени, сегодня это к пользе. Время отнимает у нас право переменить сбывшееся, однако оно же дает нам надежду вступить в новый день, свободный от прежних ошибок и боли. Не танцуй сегодня, пусть ветер отдохнет от людей и их грехов.
– Не буду, – согласилась Зоэ. Виновато повела плечами и села ближе к исповеднику. – Слушай, как у тебя хватает терпения на нас?
– На вас? – с наигранным презрением хмыкнул Тэо. – Я исповедовал брата Кортэ. Поверь, вы все – скромные дуновения рядом с его бешеным штормом… Терпения хватает, но душа моя болит. За кормой мы оставили целое море бед, столица в огне, и застанем ли мы, вернувшись, прежних короля и королеву во дворце, будет ли цела Эндэра, так недавно собранная их волей из двух владений, по отдельности не способных противостоять внешним угрозам?
– Какой ты умный, – похвалила Зоэ, даже погладила багряного служителя по плечу. – Знаешь, я рада, что ты оказался на этом корабле. Может, ты научишь меня, как найти в себе настоящую боль и как её раздергать так, чтобы вытянуть из ниоткуда Ноттэ. И Альбу.
