Хакобо неопределенно шевельнул плечом, свернул письмо и без вздохов, с обычным спокойствием упаковал в дорогу. Причина невысказанного вслух опасения была слишком очевидна. Она не подлежала обсуждению.
– Сын штиля дал нам совет, и мы не нарушаем своего слова, – улыбнулся король. – Но мы правим людьми и не намерены предоставлять привилегии нелюдям, а тем более допускать для них право становиться советниками. Благо страны превыше многих иных соображений, мой дон. Мы сами решим, что ныне важнее: тишина у южных границ или же звон клинков.
– Но…
– Мой друг, мой наивный, сердечный, трогательно-заботливый друг Эо покинул столицу надолго, если не навсегда, – негромко сообщил Бертран, снова рассматривая работу переписчика. – Сердце мое открыто для него всякий день, мы так трогательно общались, мы стали почти братьями, он даже оказал содействие в той истории со смутьянами из Альваро… И я заказал в Башне молитву за его здравие. Вчера мы посетили университет и побеседовали о душе и благодати на факультете теологии.
– Осмелюсь сказать, – прошелестел дон Хакобо, глядя в пол, – его нынешнее имя Эо, однако есть и иные имена, одно из них упоминаются в хрониках двухсотлетней давности. Уже тогда сын штиля считался наиболее опасным бойцом из живущих в мире нэрриха. Ваш предок, Филипп Буйный, по слухам, ввел некоего нэрриха, вполне возможно именно Эо, в гнев и…
– Я знаю историю рода, – еще тише выговорил король. – Но всякое дело и знание следует употреблять на благо, пустая мстительность не приносит плодов. Он желает в последние годы своей почти что вечности стать святым? Что же, похвально, мы дадим ему такую возможность: и прославиться, и отдохнуть от тягот бытия. Хакобо, не стоит опасаться призраков. К тому же три дня назад ко двору прибыл нэрриха Кортэ, привез клинок сына заката… ныне покойного.
– Это невозможно, ведь по смерти Оллэ вторым после Эо в бою признавался именно покойный Ноттэ!
На неподвижном лице дона обозначилась едва приметная складочка сомнений, она лишь на миг исказила лоб и сразу исчезла, возвращая облику привычную безразличность.
– Молодость питается тщеславием и растит опыт, – улыбнулся король, вполне довольный произведенным эффектом. – Мне нравится этот Кортэ, его можно надежно купить за золото, что нам понятно, удобно. И уже сделано.
– Вы воистину великий король, – отметил Хакобо, кланяясь ниже и пятясь к двери.
– Великим стану, заполучив юг, – глаза Бертрана вспыхнули азартом. – Дон, вы помните, конечно же, о возможности для вашего сына отплыть в поисках новых земель для короны? Или вы полагаете, что Изабелла станет разрушать семейный покой по пустякам? Неужели до сих пор не удалось уладить последний вопрос, мешающий нам по обоюдному монаршему согласию снарядить корабль и даровать благословение сему достойному юноше?
– Их явление в мир – редкость, к тому же указать место заранее нельзя, – посетовал Хакобо уже от дверей. – Но мы присматриваем за побережьем и изыскиваем возможности. Ближайшие годы должны дать… улов. Да, её величество желали заранее знать о прибытии в столицу де Торра. Мои люди заметили на марайском тракте карету с гербами… она прибудет сегодня вечером или, самое позднее, завтра, таково мое мнение.
Король благосклонно кивнул и жестом подтвердил завершение беседы. Уложил в шкатулку листки, доставленные переписчиком, запер замок, погладил лаковую крышку. Постучал ногтями по столешнице – и счел эту часть дел приведенной в надлежащий вид. Покинул кабинет, направляясь во внутренний двор. С затененной галереи было вполне занятно наблюдать, как прикормленный и обласканный рыжий нэрриха расшвыривает противников, желая выказать удаль. Её долгоносое величество, как недоброжелатели называли за глаза Изабеллу, любовалась шуточным боем, облокотившись на перила и задумчиво поглаживая листья виноградной лозы, плотностью покрова напоминающей шторы.
– Он мил, – отметила королева из-под веера, прячущего улыбку.
– Вполне глуп и весьма жаден, зато не женоподобен, – усмехнулся Бертран, принимая от слуги кубок. – Де Торра прибывают, ваш пес разнюхал и он, полагаю, неизбежно и неизменно прав.
– Скучный, но надежный, – не оспорила Изабелла. Нахмурилась и отвернулась от двора. – Слишком кстати явился этот Кортэ. Нам ли он верен?
– Нашему золоту.
– Приглашу его на ужин, – спокойно сообщила королева, щелкнув складываемым веером. – Желаю убедиться, насколько мы правы в оценках.
– Я настолько влюблен в ваш ум, – Бертран поцеловал пальцы, унизанные перстнями, – что не в силах обижаться. Хотя вы усомнились в моем умении разбираться в людях.
– А вы не гуляйте ночами близ площади Филиппа, это уже почти неприлично, два месяца по одной улочке, к тому же сомнительной, и весьма, для разбирающегося в людях.
Сообщая супругу о своей осведомленности, королева умудрялась сохранять обычный для неё почти сонный вид: голубые глаза полуприкрыты тяжелыми верхними веками, низкий лоб не нарушает ни единая морщинка, у мелких, хорошо очерченных губ тоже ни складочки, руки покаянно сложены на груди – словно её величество снова вздумала молиться о смерти врагов или возвышении союзников – по обстоятельствам. Тех и других Изабелла умела тасовать, ссорить и разнимать без азарта, буднично и уверенно. Можно ли не восхищаться столь полезным и развитым талантом?
– Молюсь еженощно, чтобы наши дети унаследовали вашу выдержку, – искренне улыбнулся король.
– Молитесь дома, и будете услышаны, – посоветовала Изабелла, снова пряча улыбку за веером. – Впрочем, сегодня ужинать я предпочитаю без вас.
Бертран церемонно подал жене руку и повел её по галерее, к широкой лестнице. Мысленно он пытался представить на жене украшения, обычные для женщин юга. Подвеска с крупным камнем у начала прямого пробора могла бы скрадывать длину носа и делать лицо пусть и неправильным, но весьма привлекательным. Увы, королева предпочитала демонстративно скромную набожность: беспроигрышный образ, столь ценимый поборниками традиций с севера, где мелкопоместные родственники плодовиты и неразумны. Удержать их без большой крови под рукой рода Траста сложно, но пока что дело ладится, и роль королевы в успехе огромна.
– Ваша племянница заболела, – сообщил Бертран.
– Эта полукровка, прижитая невесть от кого? – поморщилась королева, поправляя выбившуюся прядку светло-каштановых волос. – Грехи родителей сказываются, так я полагаю и так напишу сестре. Сколь несовершенна природа людей! Близкородственные браки укрепляют владения и копят состояние, но порождают слабых наследников. Даже патор это признает, запретив и изъяв «Трактат о браке и древе родовом» и изгнав гранда Нерео. Меня пугают рассуждения сего еретика.
– Разве вы читаете неугодное Башне?
– Сперва читаю, затем думаю, а после молюсь, – на сей раз выражение раздражения пришлось прятать за веером куда надежнее, даже щеки королевы порозовели. – Не смейте меня осуждать!
– И не пытался, скорее я встревожен. Вы упоминаете трактат Нерео третий день кряду.
