– Там ручей есть у развилки, – прикинул дон. – Приятное место, ближний берег высок. Тракт просматривается далеко, надежно. Оба тракта: и паршивый марайский, и подходящий с востока большой альварийский.
– Умеешь ловить рыбу?
– Когда в кошеле звенят эскудо? Да голыми руками! – Эспада задумался и вздохнул. – Мальчишкой я неплохо плел сетки. Теперь уж разучился, поди. А ручей хорош, студеный, глубокий, совсем как дома…
– Не любишь запад, – отметил Бертран давно известное обоим.
Спутник молча кивнул и снова принялся поглядывать по сторонам и насвистывать нечто легкомысленное. В городе Эспада особенно твердо помнил и свой песий долг стража, и слова, сказанные полгода назад королевой. Мол, один волос с головы моего супруга будет стоить тебе всей шкуры, целиком… Конечно, тогда Изабелла была в дурном настроении, зима обошлась ей недешево, лишь недавно цвет лица королевы позволил надеяться на возвращение к ней настоящего здоровья. Да и вспышки гнева иссякли, явив привычную и столь высоко ценимую королем тихую вкрадчивость. Изабелла сегодняшняя не кричала бы на Эспаду, ограничившись милой улыбкой и парой слов на ушко, способных обесцветить самый густой загар…
Город остался позади, пригород тоже. Эспада кинул песету в пыль и без слов склонился из седла, отобрал корзину с ранним виноградом у пыхтящей от усердия девчушки лет семи. Выбрал крупную гроздь и принялся вгрызаться в мягкость, не выплевывая косточек и не заботясь о соке, текущем по подбородку. Ел Эспада жадно, и это странным образом делало мелкий виноград куда вкуснее, даже на вид… Бертран шевельнул коленями, высылая коня вперед. Поравнялся, выбрал себе гроздь. Обычный кисловатый, немного недозрелый полудикий виноград. Почему же он сейчас желаннее наилучшего парадского, подаваемого во дворце? Примерно по той же причине, какая толкает на ночные прогулки и интрижки. Добыть, ощущая себя ловким и сильным, куда занятнее, нежели лениво взять с серебряного подноса…
Рассуждая без слов о нелогичности природы человека, Бертран хмурился и усмехался. Короли не имеют друзей. Жаль… Тот же Эо, пусть и нелюдь, был интересным собеседником. Да, с ним приходилось играть в эдакого наивного короля-мальчика, но все же…
– Эспада, что ты думаешь о природе вопросов? – негромко буркнул король, вспомнив трактат, возвращенный Башне.
– А точнее? Скажите, кого и когда, и я решу вопрос любой природы, – дон облизнулся и вгрызся в новую гроздь, рыча и сглатывая сок.
– Сегодня уж точно – никого, – загрустил Бертран.
На сковороде равнины жарился день, исходя соками лета. Пока что его закатный бок еще нимало не подрумянился, и солнце пекло во всю, старалось, как обезумевший от усердия дворцовый повар. Когда впереди послышался далекий звон ручья, Бертран искренне уверовал: это струится пот земли.
Кони зафыркали, волнуясь и требуя повод: почуяли воду и отдых. Эспада отправил вперед одного из подручных, проверить место. Когда король подъехал к высокому берегу, дон оттеснял конем упрямого деревенского недоумка, не понимающего, с кем он препирается и чем для безродных завершаются подобные ссоры.
– Уймись, – прикрикнул Эспада, уловив настроение короля. Пусть он и не был силен в рассуждениях, но чутье имел безупречное. – Сколько луж на свете, столько и дураков с удочками!
– И сетками, – буркнул едва слышно король.
– Был бы я умен, гоняли б меня, как дона Хакобо, – оскалился Эспада в искренне счастливой улыбке. – Как гляну на него, пот прошибает. Еще немного ума, и он так отощает, что только в профиль и будет заметным. То на север галопом, то к еретикам, то вовсе не пойми, куда. Или вон – в Башню, плоть умерщвлять, тьфу… Свою-то зачем, да еще самому ж усердствовать? Пусть враги стараются, для того они и заведены.
– Ты оригинальный грешник, – рассмеялся король. – Однако же кто еще угостит меня кислым виноградом?
– И полусырой рыбой, – Эспада прищурился, упер кулак в бедро и возвысил голос: – Эй, пацан! Где твой улов? Показывай.
– Огромная рыбина, славный дон, даже кит, пожалуй, помельче, да! – недоумок заторопился расхваливать добычу. – Я сам поймал, верите? Все сам, с утра пришел и еще думал: нет, жарко, день худой. А только усердие – оно у меня есть, и отец тоже всегда говорит: ты упрям, как баран, Лало. Пусть так, а только вот она, рыба, славный дон…
Король спешился, пониже надвинул шляпу, опасаясь своего сходства в профиль с портретом на эскудо новой чеканки. Бертран при этом отчетливо сознавал: эти страхи всего лишь эхо болтовни о Хакобо. Пустой страх…
Доны уже раскрыли и укрепили полог, дающий тень. Неумолкающего ни на миг недоросля увел по тропке вниз, к воде, Эспада: рассматривать «кита» и готовить костер. Бертран устроился на услужливо брошенном на траву плаще, принял, не глядя, из рук одного из провожатых малую подзорную трубу. Повозился, фокусируя её и рассматривая дороги, по жаре не особенно людные и совершенно лишенные карет… Краем уха он слышал, как Эспада азартно торгуется и уже собирается ехать в деревню, за тем самым бараном, чье упрямство превосходит норов недоумка-рыбака.
Слова Изабеллы приобрели здесь, в стороне от столицы, несколько иное звучание, горечь мгновенной обиды осела. Во многом жена права: он несколько младше, это приходится признать. Он склонен пока что принимать не вполне обдуманные решения. Как это, сегодняшнее. Что можно увидеть и понять, сидя на траве и глядя на пыльную дорогу? Ровным счетом ничего королевского, важного для страны… Если толком обдумать дельце, он здесь оказался лишь оттого, что не смог легко принять сказанное Изабеллой. И захотел заново обмозговать, не заботясь о важных встречах, поверенных, просителях…
На севере страны настоящая большая война не копится, так что именно теперь и без подготовки ворошить тамошнее змеиное гнездо – себе дороже. Тронь всерьез де Торра, и они примутся кричать о предательстве, обратятся к Башне и привлекут на свою сторону соседей. Они уже столько раз приобретали и теряли свою нелепую и несколько надуманную независимость, что вспоминать скучно. Зачем едут в столицу? Надо полагать, намерены торговаться… Возможный брак островитян с племянницей Изабеллы более не угрожает целостности и покою Эндэры. До того, как девушка наконец так долгожданно заболела, ей прочили чисто политический альянс при прямом и активном участии де Торра, это известно и не подлежит сомнению.
Если бы королева имела более вспыльчивый нрав, если бы узнала о тайне переговоров зимой – рискнула бы наказать ненадежного союзника, используя рапиру Кортэ или подобного ему наемника. Но теперь нет, теперь действовать так – слишком грубо, ничуть не в стиле Изабеллы. Тогда зачем ей понадобилось ужинать в обществе нэрриха? Неужели всего лишь провокация ревности? Глупо… Велик ли смысл ревновать к нэрриха, да еще и именно к этому – рыжему неотесанному мужлану? Впрочем, и без ревности обида гложет. Его, короля, не позвали на ужин. Словно он собирался прийти – и оказался перед наглухо закрытыми дверями.
Бертран зарычал от недоумения: а он, кстати – собирался ли на тот ужин? И не вспомнить, ясно иное: он теперь непременно отужинает во дворце. Завтра же!
