– Да.
– Уже разумнее. Запомни: с этой площадки ты можешь сигануть вниз, длина веревки позволит. Но смерть через повешение на редкость неприглядна. Останешься мотаться здесь, обделавшийся, в конском навозе, к тому же с выклеванными глазами.
Мальчишка вздрогнул и сжался в комок, нэрриха рассмеялся, одним движением ножа, почти незаметным для взгляда, срезал веревку на запястьях. Кинул прямо на камни кусок копченого мяса, пнул носком башмака флягу с водой. Некоторое время наблюдал, как голод тягается с гордостью, а здравый смысл не может выбрать сторону в борьбе: мальчишка оценил сполна оскорбление, вынуждающее подбирать пищу из-под ног…
– Я везу тебя на юг, – уточнил Эо, прожевав свой ломоть мяса. – Не знаю, зачем эмиру понадобился знатный заложник. Может быть, тебя посадят в каменный колодец и начнут торг с Бертраном. Но есть и иные решения. Ты для них – еретик, тебя можно продать в рабство за пролив, например. И это тоже не худший из исходов.
– Зачем ты делаешь это? – нехотя заговорил пленник, все же подбирая мясо.
– Вы, люди, презираете и боитесь подобных мне, но снова и снова вызываете нас в мир, на унижение и поругание. Вы обманываете нас клятвой первого круга и позже никогда не допускаете для нэрриха честной игры и тем более – мирного удела. Я желаю все изменить, более того, я твердо знаю, как достичь перемен вернее и скорее всего. Замысел уже запущен. Он – лавина, стоило лишь толкнуть первый камень, дальше все неминуемо. Уже сделалось таковым… Поднимайся, навозный герцог. Сам верхом сядешь, или тебя везти, как раба, перекинув брюхом через седло?
– Ты сам себе не противен? – на лице Валериана отразилось искреннее недоумение. Эо непроизвольно ударил юношу по щеке, стирая это выражение. Пленник сплюнул и поморщился, молча взобрался в седло.
– Не зли меня, – тихо предупредил Эо. – Могу сделать крюк и продать тебя прямиком на рынке за проливом. Еще и хозяина подберу. Ты милашка. Знаешь, что это может означать для раба, тем более на юге?
– Не злю, – не унялся мальчишка. – Хочу понять: ты живешь давно, двадцать моих жизней, да?
– Тебе семнадцать? Тогда я прожил тридцать твоих жизней, – уточнил Эо.
– И все их истратил на ненависть? – ужаснулся юноша, опасливо косясь на спутника. – Не понимаю… Я желал бы объявить войну югу. И дядя тоже, знаю. Мы пришли бы туда, за горы, очистили край от еретиков и укрепили веру. Чтобы опять был мир, так в конечном счете… Вроде – так, нельзя ведь ненавидеть и воевать всегда и без передышки.
– Но вы именно так и живете, век за веком, – хмыкнул Эо. – Филипп Буйный резал людей в порту и хохотал, но там он хотя бы резал еретиков… по большей части их. Затем, напившись, он и единоверцев резал со смехом. Его сынок прикончил родного брата, того еще подонка, и развязал войну с соседями. Безумная Хуана стравила своих же детей, а герцог…
– Может, им не хватило одной жизни, чтобы поумнеть, – уперся мальчишка, не возражая против неприглядных фактов из истории рода. – Изабелла другая. Она умна. Точно знаю, ей не война требуется, а…
– Гибель врагов и возвышение рода Траста, вот её цель, – расхохотался Эо. – Малыш, не спорь, я все равно буду прав.
– Потому что у меня петля на шее, – горько усмехнулся пленный.
– Я знаю людей, – Эо испробовал мягкий тон.
Счел попытку несвоевременной, покачал головой и смолк. Кони двигались вверх по тропе усталым шагом, скользя по осыпям и иногда в отчаянии делая резкие рывки по несколько прыжков, чтобы снова понуро брести, отфыркиваясь и вздыхая. День горел над макушкой, пек голову и распалял жажду. Эо присмотрелся к пленнику, счел его состояние опасным и выделил мальчишке флягу с водой и платок на голову. Тот молча принял, не ругаясь и не выражая благодарности. Эо отрешился от утомительной дороги, задумался, учитывая срок, отпущенный городу и его жителям, а затем и иным людям долины, а затем и…
– Зачем ты убил женщину? – негромко и как-то жалобно уточнил Валериан.
– Ах, как мило, она что, была первая любовь? – хмыкнул Эо. – Ну так не сопи, ты-то в её списке невесть на каком листе… Она знала кое-что о моих доверенных людях и могла поднять шум.
– Она умерла сразу?
– Удар в сердце, – нехотя ответил нэрриха.
– Это хорошо. Хоть так… – невнятно пробормотал Валериан и смолк, снова склонившись к конской шее.
Ближе к ночи он сделался горяч и начал бредить, Эо насторожился, проверил важные признаки и не нашел ни единого: мальчишку сжигала всего лишь горячка, полученная от удара по затылку, жажды, солнца и избытка переживаний. К полуночи Эо облегченно вздохнул: вдали показался перевал, отмеченный пляшущими огнями факелов.
Люди эмира ждали пленника на условленном месте.
Глава 8. Слух души, голос снов
Ждать нэрриха на пустом острове оказалось куда труднее, чем это представлялось с борта люгера, из-под надежной руки Ноттэ, обнимающей плечи. Но корабль ушел, тепло ладони пропало, даже память о том тепле постепенно растворилась, сделавшись мучительной ноющей болью неопределенности. Ноттэ, загадочное существо без пупка – он был единственный за время после смерти бабушки, кому Зоэ важна, кто даже разговаривал, как с равной. Больше того: слушался советов и не ругался, что дает их такая малявка.
Зоэ не призналась Ноттэ в том, что помнила о своем спасении очень много. Сразу – не смогла, не поверила до конца в ощущения, а позже время ушло, люгер сгинул за горизонтом…
Она невыносимо долго умирала в темной бочке, пропахшей плесенью и затхлостью. Время исчезло, мир окоченел и сделался далек, только ужас поднимался все выше вместе с ледяной водой. И был он окончательный, хуже смерти, потому что длился бесконечно и безнадежно. Зоэ уже не помнила себя и не ведала, есть ли она на свете или хотя бы в этой тьме. Но вдруг тьма вздыбилась острыми щепками, уколола щеку – и в затхлую смерть нырнул спаситель. Обнял, выволок, согрел, удержал на плаву, в жизни. Она вроде и была без сознания, а все же помнила себя и тот удар, расколовший тьму. И потому, очнувшись в каюте чужака, не испугалась, просто села рядом с ним и стала ждать пробуждения, гладить по щеке кончиками пальцев, щупать волосы, рассматривать лицо. Тихо и опасливо надеяться: снова в мире есть человек, для которого она – не чужая. Это ведь очень важно, иметь хоть самую малую семью.
И вот беда: только пригрелась, поверила, научилась улыбаться – опять стало пусто и холодно… Уже стоишь ты на скале, глотаешь слезы, не смея их смахнуть и выдать свое постыдное детское отчаяние, свою слабость и даже страх. Жуткий, ледяной, как вода в темной бочке. Вдруг Ноттэ уплывает – навсегда? Почему-то глупое сердце дрожит и не верит в хорошее. Но надо быть сильной, так учила бабушка. Ноттэ тоже сказал бы так, наверняка.
Три дня ушло на изучение скал, выпирающих из воды эдаким разлетом крыльев чайки, за что остров и получил свое имя – «Серая Чайка». Еще два дня Зоэ училась ловить рыбу на длинную веревку с крюком. Ободрала в кровь руки, поломала ногти, пришла к выводу: пожилой моряк Челито справляется куда ловчее, рыбы много и помощь не требуется.
