– Хорошее место для боя, – отметил Кортэ, осматривая скальную щель. – Только куда вы пойдете дальше? Тропа оборвалась, кони плыть не смогут: устали смертельно, да и далековато до острова. Бегать по воде люди не умеют, я, кстати, тоже.
– Коней бросаем, – согласился Ноттэ.
Он помог спешиться молодой плясунье, проверил её лоб, послушал пульс, довольно кивнул. Применять сильные средства допустимо лишь в крайних случаях, безвыходных. Зато результат приходит быстро и способен поразить людское воображение: он слишком уж похож на чудо. Не зря глаза служителя горят темным, азартным фанатизмом то ли веры, то ли окрепшей ереси – он и сам не понимает, ему не до того… Еще вечером девушка была при смерти – и вот она стоит на своих ногах, недоуменно озирается, пытаясь понять, как сюда попала и куда в точности её занесло? Почему рядом незнакомые люди, почему у матери слезы на глазах? Утомительная скачка выпала из памяти, болезнь кажется бессвязным рядом сновидений, собственная бодрость особенно удивительна: все остальные сутулятся, тяжело дышат и смотрятся немногим лучше загнанных лошадей…
– Кортэ! – окликнул, привлекая внимание, старший нэрриха, хлопнул рукой по скале и прочертил пальцем незримую отметку. – По моим представлениям, когда солнце уронит тень сюда, все умники мира уже не смогут испортить задуманного мною для их спасения.
– Понятно, учту, – солидно кивнул сын тумана. – Иных признаков не будет?
– Если повезет, сам заметишь и догадаешься. Удачного тебе утра.
– Хм… урожайного, – хмыкнул Кортэ, поправив рапиру. – Нот, почему так: тебе светит роль спасителя, а я буду зачислен в злодеи и прославлюсь уничтожителем ордена Постигших свет?
– Можешь уйти прямо теперь, не держу, – тихо предложил Ноттэ.
– Разве нельзя спросить? Или завидовать тебе запрещено законом?
– Разве я даю ответы? Моя глупость сводится к умению рассматривать повсюду вопросы, не более того. Закончишь с багряными, иди на остров. Хосе будет ждать тебя у берега на той стороне, такова его задача на сегодня.
– Идти? – Кортэ недоуменно изучил водную гладь, слегка встревоженную течением – правее, вдали, шум обозначал исток реки, покидающей озеро.
– Днем станет проще нащупать путь, – заверил Ноттэ. – Пока что прошу следовать за мной как можно ближе и точнее. В двух или трех местах тропа обрушена, так что промокнут все, предупреждаю сразу. Хосе! Запоминай ямы, тебе с того берега кричать для Кортэ указания, он-то пойдет по тропе один. – Ноттэ последний раз оглянулся, поклонился. – Кортэ, я очень рад, что мы вместе проделали путь от столицы, что я не зря отказался от боя той ночью – ради этой, как теперь понимаю. Златолюбивый дуралей не остался бы здесь, ты изменился, ты наслушался моих вопросов и стал еще дурнее… и мудрее. Ты мой первый толковый ученик в этом веке. А может, и не только в этом.
Сын тумана смутился от таких слов, почесал затылок, принюхался к своей же ладони – и сморщился. Конский пот въедлив, по лицу Кортэ было видно: он заподозрил, что в нынешнем своем состоянии одним лишь запахом обратит врага в бегство…
– Ты чего в позу встал, Нот? Пробуешь выдворить из учеников? – уточнил сын тумана.
– Твои новые учителя там, – Ноттэ указал в сторону города. – Их много, они будут усердны в преподавании… Я переживаю за тебя.
Кортэ расхохотался и отвернулся к скалам, начал снимать пояс с рапирой и кинжалом, намереваясь искупаться и смыть грязь и пот. Он более не уделял внимания спутникам, найдя новое дело и новую цель. Хосе жалобно поглядел на Ноттэ, во взгляде читалось возмущение: как можно оставлять недавно обретенного друга здесь, одного – на верную смерть? Гвардеец уже округлил губы, намереваясь вслух протестовать и – что вполне понятно по его виду – утверждать свое право на героическую гибель, равное праву любого нэрриха. Ноттэ не оценил тяги к подвигам, жесткой рукой вцепился в основание шеи и толкнул гвардейца в воду первым, перед собой. Следом шагнула плясунья, держась за пояс нэрриха. Служитель чуть замешкался, выругался, стащил путающуюся в ногах рясу, собрался было бережно сложить, но передумал тратить время и скомкал, сунул под камень. Пожал плечами, то ли признавая победу ереси, то ли понимая, как жалко выглядит. Голый по пояс, тощий настолько, что кожа на ребра натянута без единой лишней морщинки, вдобавок позвоночник выпирает, да еще и живот к нему прилип… Старуха покачала головой, заметив свежие ссадины и синяки, а рядом старые шрамы: следы богоугодных самоистязаний, обычных для ревнителей веры.
– Кнутом? – уточнила она, бесцеремонно вцепляясь одной рукой в ветхий пояс служителя, а второй прослеживая длинный шрам на его спине.
– По всякому, – гордиться собой, судя по голосу, Энрике и не пробовал.
– Приворотное – не приворотное, но уж мясо по любому нарастить надобно, – невнятно пообещала цыганка.
Ощущая себя нераскаявшимся грешником в окружении бесов-победителей – по лицу заметно – Энрике вздрогнул, пошатнулся… Стиснул зубы и занял место в цепочке. Ноттэ кивнул, отвернулся к озеру, еще раз высмотрел приметы на темном, едва заметном островном берегу – и сделал первый шаг по мелководью, не выпуская шею гвардейца.
– Переставляй ноги и считай, примерно на пятидесятом шаге провалимся первый раз, – пообещал сын заката. – Вернее, ты провалишься, я удержу и помогу обернуться и в точности запомнить место. Когда Кортэ окажется там, крикнешь ему «правее, три шага». Понял?
– Да. Только как же он уцелеет, если…
– Ты бы переживал за Гожо, самый сложный вопрос ночи: как он выживет и как еще доберется до города, разминувшись с погоней?
– Брат ловок, потому и плутовство его неиссякаемо, – шепнула плясунья.
– Я было решил, ты одна у матери, – удивился Ноттэ.
– Одна. Мама подобрала его десять лет назад, умирал у дороги, с тех пор он родной нам.
– Кого же она надумала проклинать, если Гожо не исполнит дело?
– Его семья в городе, только он все равно с нами, – в голосе плясуньи отчетливо зазвенела гордость.
Ноттэ не отозвался, вспоминая тропу и вглядываясь в давние, искаженные временем, линии берега, в новые и непривычные узоры кустов и деревьев, прячущих настоящий рельеф скал, осложняющих выбор направления. Очень давно, еще мальчишкой второго круга, он впервые посещал остров. Тогда воды в озере было меньше – ничто в природе не остается неизменным, как ничто и не уходит без следа. Тропа выступала из воды где-то на локоть, а где-то всего на ширину ногтя, два провала разрушенных участков уже наметились. Ноттэ улыбнулся. Мальчишка второго круга никуда не спешил, у него было вдоволь времени, а вопросы в голове крутились простые до смешного… Он мельком глянул на площадку и полуразрушенные колонны, не сочтя место интересным. Зато два дня без устали плавал и нырял, ощупывал скальное основание и стыки плотно пригнанных камней: все уточнял, рукотворна ли тропа, а точнее, в какой мере природа помогла людям?
Много лет прошло, прежде чем сын заката повзрослел и осознал, сколь необычно это место. Научился вслушиваться в голоса ветров и ощутил их полнозвучие именно в долине. Здесь.
