А вот описание тех же событий у Светония:
«Наглость, похоть, распущенность, скупость, жестокость его поначалу проявлялись постепенно и незаметно, словно юношеские увлечения, но уже тогда всем было ясно, что пороки эти — от природы, а не от возраста. Едва смеркалось, как он надевал накладные волосы или войлочную шляпу и шел слоняться по кабакам или бродить по переулкам. Забавы его были небезобидны: людей, возвращавшихся с ужина, он то и дело колотил, а при сопротивлении наносил им раны и сбрасывал их в сточные канавы; в кабаки он врывался и грабил, а во дворце устроил лагерный рынок, где захваченная добыча по частям продавалась с торгов, а выручка пропивалась. Не раз в таких потасовках ему могли выбить глаз, а то и вовсе прикончить: один сенатор избил его чуть не до смерти за то, что он пристал к его жене. С этих пор он выходил в поздний час не иначе, как в сопровождении войсковых трибунов, неприметно держащихся в стороне. Иногда и средь бела дня он в качалке тайно являлся в театр и наблюдал распри из-за пантомим, а когда дело доходило до драк и в ход пускались камни и обломки скамеек, он сам швырял в толпу чем попало и даже проломил голову одному претору. Когда же постепенно дурные наклонности в нем окрепли, он перестал шутить и прятаться, и бросился уже не таясь в еще худшие пороки».
[144]
Расходятся здесь римские историки только в одном: Тацит называет имя человека, сильно толкнувшего Нерона, опознавшего цезаря и неосторожно признавшегося в этом, да еще и попросившего прощения. За это Юлия Монтана принудили покончить с собой. У Светония речь идет о покушении на Нерона за честь жены не названного по имени сенатора, который за это неузнанного Нерона совершенно справедливо крепко оттузил. Из текста следует, что никакого наказания здесь не последовало, наверное, потому, что Нерон не пожелал явно постыдной для себя огласки. Но то, что речь у обоих авторов идет об одном и том же случае, — очевидно. Именно после него, сообщают и Тацит, и Светоний, Нерон стал выходить на ночные похождения в сопровождении вооруженной охраны. Кто из историков более точен в пересказе эпизода с оказанием сопротивления Нерону — определить невозможно. В любом случае Нерон выглядит отвратительно, но у Тацита ему свойственна еще и злобная мстительность, следствием каковой является гибель злосчастного Юлия Монтана.
Когда читаешь об уличных похождениях молодого Нерона, непременно вспоминаешь, что в истории он совсем не одинок. На протяжении веков немало монархов, даже в более солидном возрасте, но чаще все же в таком же юном, жестоко безобразничали на ночных улицах своих столиц, доставляя множество неприятностей своим ни в чем не повинным подданным. Гарун аль-Рашид, прогуливавшийся по ночному Багдаду в переодетом виде и совершавший добрые дела, — историческое исключение. Обычно монархи-гуляки вели себя в подобных случаях просто отвратительно. Вовсе не обязательно думать, что они здесь старались уподобиться Нерону, хотя иные были начитаны и могли знать о его ночных похождениях в молодые годы. Скорее их вдохновляли на сомнительные «подвиги» те же чувства, что и римского цезаря: жажда острых ощущений, желание дать выход переливающейся через край юношеской энергии, каковую в дневное время так сковывали придворные условности, и, главное, упоение своей безнаказанностью. Последнее — главное и самое постыдное во всех подобных историях во все времена.
Можно привести наиболее знаменитые исторические анекдоты о монархах — ночных проказниках. Проспер Мериме в самой знаменитой своей новелле «Кармен» рассказывает о кастильском короле Педро Жестоком, который обожал шататься по ночной Севилье в поисках приключений и однажды даже совершил убийство. Король, однако, был опознан одной старушкой, бывшей случайной свидетельницей трагедии и сообщившей об этом начальнику ночной стражи. Когда тот докладывал королю о ночном происшествии, то Педро Жестокий как ни в чем не бывало потребовал покарать убийцу по закону, то есть обезглавить. Остроумный и смелый начальник стражи буквально исполнил королевский указ: на месте преступления была выставлена отпиленная голова королевской статуи. Согласно народному преданию, король оценил поступок находчивого стража закона и не покарал его за очевидную дерзость.
Развлекался ночными прогулками по Парижу инкогнито французский король Карл IX, правда, главное свое ночное действо он совершил в ночь на 24 августа 1572 года в канун праздника святого Варфоломея…
«Последний викинг», воинственный шведский король Карл XII, до того как обнаружил в себе талант великого полководца, обожал, пропьянствовав день, бродить по ночному Стокгольму, бить стекла и пугать спящих горожан, что можно считать относительно безобидным развлечением.
За разбитие оконных и витринных стекол средь бела дня в начале XIX века в столице подвластного Французской империи Наполеона I королевства Вестфалии был задержан сильно нетрезвый человек. К изумлению полицейских он оказался… королем Вестфалии Жеромом Бонапартом, родным братом великого императора.
Подобных примеров можно привести еще немало. Получается, что Нерона должно считать своего рода зачинателем традиции хулиганских выходок монарших особ на улицах своих столиц на протяжении по меньшей мере восемнадцати столетий.
Если обратиться к истории театральных побоищ, то здесь тоже легко увидеть первое историческое проявление буйств поклонников тех или иных артистов, тех или иных спортивных команд, от которых будут временами стонать не только стадионы, но и города Европы и Латинской Америки уже в XX и XXI веках. Впрочем, такая историческая преемственность деяний молодого Нерона вовсе не оправдывает.
Стоит подчеркнуть, что уличные ночные буйства молодого Нерона происходили в самые лучшие годы его правления, традиционно именуемые «золотым пятилетием». Империя тогда действительно процветала, и римляне не воспринимали трагически прескверное ночное поведение нового цезаря. Советники принцепса уверенно держали в руках кормило власти, должным для державы образом его направляя. Потому-то выходки Нерона не воспринимались еще как хотя бы та самая ложка дегтя, способная испортить бочку меда. Да и были они недолги. Вскоре, пресытившись ночными похождениями на улицах Рима, Нерон предпочел им любовные утехи в покоях Палатинского дворца, в чем много более преуспел. Сенека и Бурр, фактические правители Римской империи в эти годы, вполне удовлетворялись невмешательством Нерона в государственные дела и его послушному следованию в таковых их премудрым советам. В отличие от стороны нравственной на то они не обращали должного внимания.
Подвергать сомнению подлинность исторических сведений о безнравственном характере развлечений Нерона не приходится. То, что сообщают Дион Кассий, Тацит и Светоний, прекрасно согласуется и выстраивается в достаточно четкую и ясную картину. Отдельные факты, правда, могут вызвать сомнение. Сложно поверить в изнасилование Нероном весталки Рубрии, о чем сообщает Светоний.
[145] Такое поругание жрицы богини Весты влекло за собой не только кару самой весталки, каковую подлежало заживо поместить в специальную камеру и засыпать выход из нее землей за нарушение обета целомудрия. Преступником считался и покуситель на жрицу. Для него было предусмотрено только одно наказание — смерть. Скрыть подобную историю было бы невозможно, и представить в извиняющем Нерона виде, пусть и очевидно лживом, но внешне имеющим некое правдоподобие, подобно истории с убийством Агриппины, совершенно нереально. Исходя из склонности Нерона играть любые роли, можно, конечно, предположить, что он изобразил собою бога Марса, овладевшего весталкой Реей Сильвией, следствием чего, как было известно каждому римлянину, стало рождение божественных братьев Ромула и Рема. Может быть, такого рода представление, бывшее, скорее всего, имитацией с участием настоящей весталки Рубрии и Нерона, изображавшего, возможно, вполне натуралистически, бога Марса, и послужило основой разговоров об изнасиловании цезарем служительницы Весты. Но это лишь наше предположение…
