Наша дружба выдержала испытание в этом воздушном жарком бою. Удар советских истребителей ошеломил немцев. Строй бомбардировщиков рассыпался. Противник в беспорядке сбросил бомбы на голову своих войск и ушел восвояси.
Я еще не успел опомниться. Губы у меня ссохлись. Хотелось пить. Я был словно в горячке. Но вот снова послышалась команда: «На подходе группа бомбардировщиков. Атакуйте!»
Мы снова врезаемся в свежий строй фашистских самолетов. Противник становится в оборонительный круг. Вражеские стрелки открывают по нам бешеный огонь.
Пристраиваюсь к немецкому самолету. Сел, как говорят, ему на «хвост». Думаю: «Сейчас в упор расстреляю». Отчетливо вижу кресты. Пора открывать огонь. Нажимаю на гашетки… Но пушки молчат. Я и не заметил, что все снаряды уже израсходованы.
Атакуя первого «юнкерса», я по неопытности открыл огонь с большой дистанции и вел его длинными очередями. За несколько секунд израсходовал все боеприпасы. Это был хороший урок. Я на опыте убедился, что огонь необходимо открывать с короткой дистанции, что нужно экономно расходовать боеприпасы, а для этого действовать точно, быстро, с расчетом. Бить врага с короткой дистанции, сочетая и короткие и длинные очереди, стало с тех пор моим незыблемым правилом.
Между тем противник резко шарахнулся от меня в глубь своего строя и чуть не столкнулся с другим «юнкерсом».
«Так и без снарядов, — думаю, — можно сбивать самолеты врага!» Минут десять гоняюсь за противником. Вражеские самолеты, не выдержав атаки наших истребителей, повернули на запад, суетливо сбрасывая бомбы.
Мой личный счет открыт: я сбил один фашистский самолет.
Только после этой первой настоящей встречи с врагом я понял, какую силу придает боевое воодушевление: оно создает особенную находчивость, быстроту реакции, точность. Писатель Алексей Толстой назвал это состояние «расчетливым восторгом боя».
…Мы благополучно, без потерь, вернулись на свой аэродром. В привычной обстановке я еще острее почувствовал радость. Хотелось, как в детстве, кричать, поскорее поделиться своими впечатлениями с товарищами. Меня обступили летчики, механики. Мухин, возбужденно жестикулируя, рассказывал о том, как я зажег самолет и как он отбил атаку «мессера».
Да, но надо сначала по всем правилам доложить командиру. Так и подмывало побежать! Но я подтянулся и спокойно, медленно, как полагается бывалому летчику, направился к КП. Навстречу идет Семенов. Почему у него такое хмурое, недовольное лицо? Я растерялся, запнулся, позабыв заранее приготовленные слова. Семенов посмотрел на меня и сердито сказал:
— Знаю, видел. Я вами недоволен. Дерзости у вас много. Это хорошо, но в таких сложных условиях надо быть сдержанным, а то самого, как куропатку, собьют. В бою нельзя горячиться.
Он замолчал, а я стоял перед ним навытяжку и готов был сквозь землю провалиться. Вдруг командир улыбнулся и протянул мне руку:
— А в общем — молодец! Так и бей их! Но смотри не зазнавайся! Заруби на носу мои слова…
От сердца отлегло. Я был благодарен командиру за то, что он предостерег меня, заставил быть скромнее и требовательнее к себе.
Первый бой показал, что одного умения водить машину, одного лишь знания самолета, желания победить врага, одной лишь смелости еще мало — надо уметь определить замысел противника и, молниеносно оценив обстановку, опередить врага. Успех в воздушном бою решают секунды.
Вечером после разбора полетов в столовой было шумно и весело, как никогда. Говорили без умолку. Многие в этот день одержали свою первую победу над врагом. Сбил самолет и Кирилл Евстигнеев. Я кричу ему, хотя мы сидим рядом:
— Ты понимаешь, фрицы чуть не столкнулись!..
Кирилл перебивает:
— А я с короткой дистанции дал очередь по «юнкерсу», и он пошел вниз. Я даже глазам не поверил!
Амелин, усиленно жестикулируя, старается показать движениями рук, как он заходил на немца, и приговаривает:
— Я сюда — он туда, и я за ним!
Мы понимаем друг друга с полуслова.
Два брата Колесниковых — ведущий и ведомый, — похожие друг на друга так, что мы их путаем, отплясывают чечетку.
Кирилл не выдерживает, вскакивает и тоже пускается в пляс. Вдруг баян умолкает. Кто-то кричит:
— Товарищи офицеры, внимание!
Сразу становится тихо. Мы вытягиваемся в струнку: на пороге стоят Подорожный и Семенов. Они смотрят на нас и смеются.
— Сегодня, когда «юнкерсов» били, не так шумно в воздухе было, как у вас сейчас, товарищи, — говорит Семенов.
— Продолжайте в том же духе, — добавляет Подорожный и смотрит на часы. — Еще полчаса можно.
Возбуждение так велико, что мы долго не можем заснуть. Переговариваемся. Перед глазами картина боя.
Больше всех болтает Миша Никитин.
— Вот шалопут! Когда ты угомонишься? — кричу я ему.
Ребята смеются.
— Ну, окрестили! — хохочет и Никитин. Заявляю решительно:
— Спать, хлопцы! Подъем в три часа. День будет горячий.
На следующий день, 7 июля 1943 года, мне удалось одержать вторую победу — сбить «Юнкерс-87», а через день — два «Мессершмитта-109».
25. На прикрытии наших наземных войск
С каждым днем бои делались все напряженнее. Грандиозная битва развертывалась на дуге, обращенной к западу от Курска и глубоко вдававшейся в немецкую оборону. Видимо, враг долго готовился и сейчас в бессильной ярости бросал на поле боя одну дивизию за другой, но они быстро таяли. Планы немцев провалились. Враг встречал нашу мощную оборону на земле, наше мощное сопротивление в воздухе.
Я, молодой летчик с небольшим боевым опытом, не мог в то время представить себе всю сложность обстановки, охватить весь масштаб операции.
В первые дни боев на Курской дуге меня удивляло, что мы, летчики-истребители, действуем небольшими группами, тогда как немцы бросают в воздух большие группы своих самолетов. Только потом мы узнали, что наши воздушные силы сохранялись Верховным Главнокомандованием для решающего удара. А небольшие группы наших самолетов, которые выходили на прикрытие советских наземных войск, строго сообразуясь с обстановкой, обеспечивали непрерывность воздействия на противника.
Немецкие истребители, прилетая раньше бомбардировщиков и стремясь очистить воздух от наших истребителей, хотели связать нас боем и дать свободу действий своим бомбардировщикам. Но эта тактика была быстро разгадана нашим командованием. Перед нами была поставлена задача бить немецкие бомбардировщики, и мы, обходя истребители противника, как бы заходили на вражескую территорию, встречали фашистские бомбардировщики еще на подходе к нашему переднему краю, наносили им ощутительные потери, и истребители противника приходили к месту боя, так сказать, к «шапочному разбору».
Советские истребители вступали в бой с любым количеством вражеских самолетов, врезались в их строй, стремительно атаковали, навязывали им свою тактику, воздействуя на вражеских летчиков своим мужеством, стойкостью, стремительностью, умением. Мы знали, что от наших действий во многом зависит успех действий советских наземных войск
