Меня и Брызгалова окружили корреспонденты.
Оказалось, что машина, которую командование поручило мне, была построена на личные сбережения колхозника Конева. Летчик, пригнавший ее, сказал, что самолет хороший, облегченного типа. Я быстро зашагал к самолету, продолжая расспрашивать летчика.
На хвосте самолета стоял № 14. На левом борту красными буквами было начертано: «Имени Героя Советского Союза подполковника Конева Н.», а на правом борту — «От колхозника Конева Василия Викторовича».
Ко мне подошел представитель штаба нашего авиасоединения, пожал руку и сказал:
— Вы уже, вероятно, прочли надписи на бортах машины. У нее замечательная история. Шестидесятилетний колхозник-пчеловод Василий Викторович Конев из колхоза «Большевик», Сталинградской области, внес свои трудовые сбережения в фонд Советской Армии и попросил товарища Сталина о том, чтобы на них был построен самолет имени Героя Советского Союза Конева. Просьба славного советского патриота выполнена. Василий Викторович Конев — односельчанин подполковника Конева, павшего смертью храбрых в неравном бою в начале войны. Вот послушайте, что пишет колхозник Конев…
Представитель штаба соединения вынул из планшета письмо Конева и прочитал его.
Колхозник Конев просил летчика, которому будет вручен самолет имени Героя Советского Союза Конева, беспощадно мстить фашистам за смерть героя Конева, бить врага до нашей окончательной победы.
— Машина прислана в распоряжение командования нашего авиасоединения, — продолжал представитель штаба, — и оно решило дар сталинградского колхозника передать вам, капитан Кожедуб… Поздравляю вас, искренне желаю успехов!
Подошел один из корреспондентов и сказал, что он знавал подполковника Конева, что герой-летчик летал на самолете за № 33 и что про него есть стихотворение, сложенное авиаторами.
И он прочел эти незатейливые, но написанные от души фронтовые стихи:
Конев отважно дерется с врагом За Родину, Сталина, отчий дом. Если над краем передним летал,
Каждый боец его узнавал: Ну-ка, товарищ, зорче смотри! Кажется, мчится вдали «33»…
Хотелось подробнее расспросить о подполковнике Коневе, но время было горячее, и я не мог задерживаться ни на секунду.
Наспех попрощался со всеми и позвал Брызгалова:
— Пора домой, Паша. Полетишь на «По-2», только смотри в оба за «мессершмиттами».
И мы отправились в путь на своих машинах.
В этот вечер мне долго не спалось. Я раздумывал о новом самолете, готовился к его боевому крещению. Перед сном написал письмо колхознику Коневу:
«Дорогой Василий Викторович!
С радостью сообщаю вам, что ваш самолет мне вручили сегодня, 2 мая 1944 года, на прифронтовом аэродроме. Это новый, прекрасный наш отечественный самолет «Лавочкин» с надписями, которые вы просили сделать.
Позвольте заверить вас, Василий Викторович, что я буду бить врага на вашем самолете так, как приказывает великий Сталин. Сейчас у меня на счету тридцать семь сбитых немецких самолетов. Но это только начало мести врагу за убитых и замученных советских людей, за разрушенные врагом села и города. О каждой своей победе над врагом буду вам сообщать. Вас же прошу — пишите о своем житье-бытье. Хочется знать об успехах в вашем колхозе «Большевик», о том, кто из ваших родных и близких находится на фронтах Отечественной войны.
Желаю вам здоровья и успехов.
С боевым приветом
Герой Советского Союза Иван Кожедуб».
54. Паша Брызгалов
На следующее утро, 3 мая, наспех позавтракав, я на рассвете был уже у своего самолета. Погода стояла ясная, но по небу шли небольшие разорванные облака. Иванов хлопотал около моей машины. Я стал тщательно осматривать ее.
Я всегда бережно и заботливо относился к самолету, к каждому прибору, винтику, а сейчас почувствовал особенную ответственность за эту машину. Представил я себе далекий колхоз «Большевик», где колхозник-патриот будет ждать от меня писем с рассказами об успешных боях, проведенных на его машине. Представил себе завод, где рабочие и конструкторы будут следить за боевой работой машины, сделанной ими по заказу старика-пчеловода.
Передо мной поставлена задача: с группой в восемь самолетов прикрыть наши наземные войска в районе Тыргу-Фрумос. На этом участке немцы предприняли контрудар. Они бросили сюда много танков, большие группы «Фокке-Вульфов-190», намереваясь восполнить ими потерю своих «Юнкерсов-87».
Уже после первых боев с «Фокке-Вульфами-190» я обратил внимание на один излюбленный прием немцев. Фашисты предприняли такой тактический маневр: вперед выпускали «фоккеров»; те, сбросив бомбы, связывали боем наших истребителей, а вслед за «фокке-вульфами» шли пикирующие бомбардировщики «Ю-87».
Машина осмотрена.
— Все в порядке, мотор работает отлично, товарищ командир, — докладывает Иванов, поглаживая крыло самолета. — Каждый винтик ощупал. — И добавляет с довольной улыбкой: — Хороший аппарат, товарищ командир!..
Подлетев к линии фронта, мы встретили около тридцати «фокке-вульфов». Часть их направилась к нам, чтобы связать нашу группу боем. Предвидя, что вслед за «Фокке-Вульфами-190» появятся пикирующие бомбардировщики, я приказал по радио своим летчикам занять соответствующий боевой порядок. И в самом деле, не прошло и нескольких секунд, как подошла большая группа «Ю-87». Но их маневр уже был разгадан. Они не застигли нас врасплох. Быстро оценив обстановку, я сзади, сверху, во главе своей группы врезался в строй «юнкерсов» и сбил один самолет.
Итак, счет моего нового самолета открыт…
Завязался бой. Немцы — в замешательстве. Они неприцельно сбрасывают бомбы. Вижу, на нас «наваливаются» «фокке-вульфы». По моим расчетам, горючее у них должно быть уже на исходе. И действительно, вражеские самолеты стали уходить. По радио приказываю группе собраться. Одного самолета нет — Паши Брызгалова. Где же он? Еще раз даю команду собраться.
Осматриваю воздушное пространство — вон он где, в стороне, выше меня! Я в недоумении: почему он оторвался от группы? И вдруг замечаю, что к его самолету приближается «Мессершмитт-109». Сомнений быть не может — это немецкий «охотник». Я нажал кнопку радио и крикнул Брызгалову:
— Паша, «мессер» сзади, снизу!
Но не успел я предупредить товарища об опасности, как немец уже открыл огонь. Самолет Брызгалова загорелся, и Паша выбросился с парашютом. Ветер нес его на нашу территорию.
Когда мы вернулись домой, я сразу же собрал летчиков. Лица хмурые, у всех одна дума: «Неужели Паша погиб?» И меня сейчас больше всего волнует этот вопрос. Но как командир я не имею права поддаваться охватившему меня настроению. Я должен разобрать поведение Брызгалова, еще раз напомнить всем о значении летной дисциплины, о том, как важно быть осмотрительным и соблюдать боевой порядок.
Больше всех за Брызгалова тревожился Никитин. Он был очень непосредствен и не умел скрывать своих чувств. Он ждал Пашу, волновался, то и дело подбегал ко мне:
