9 декабря 1981
Мой бесценный друг Владимир Брониславович!
Ужасно огорчилась приписке к присланной статье – узнав о Вашем зрении и предстоящей операции. Волнуюсь и прошу Вас попросить кого-нибудь из друзей – хотя бы Сашу Горянина – написать мне, как это всё произойдет. Я больше двух месяцев болею какой-то собачьей ангиной, которая не хочет никак потухнуть. Изнурила она меня крайне. Не хочу Вас огорчать, мой милый, но погрузилась я в ужасную печаль, словно всё светлое опустилось на дно. Небывалая летаргия, и взгляд на себя, словно издали.
Мой дорогой, храните Ваши глаза, но помните, что строки, писанные мне, как никогда нужны. Очень мне нужно, чтоб меня любили, так нужно.
Саша, наверное, рассказал Вам о моем житье-бытье. Я было думала, что Вы прислали мне свои киновоспоминания
[215]. Пришлите их мне. Из статьи физика мало что извлекла.
Пожалуйста, поправляйтесь, да хранят Вас силы небесные. Помните, что я Вас очень люблю. Обнимаю нежно.
Р. S. Говорят, Вы ходите «по дамам» и падаете с этажей. Ай-яй-ай! Греховодник Вы!
Галина Козловская – Владимиру Сосинскому
25 августа 1982
Владимир Брониславович! Мой дорогой, бесценный друг!
Прежде всего прошу не сердиться на меня за мое долгое молчание; во-вторых, позвольте Вам представить моего юного друга Эльдара. Прошу Вас отнестись к нему с нежностью. Он этого стоит. Познакомьте его с милой молодежью, что Вас окружает, и подарите ему из сокровищницы Ваших воспоминаний несколько пригоршней духовного богатства.
Я, дорогой, всё лето погибала от неописуемой жары – сорок четыре градуса. <…> Сейчас мой сад остывает в преддверии осени, но я физически измучена до предела.
Свою радость по поводу операции я передала через Сережу
[216]. Он как будто собирался залететь ко мне снова.
Часто о Вас думаю и очень скучаю. До чего же Вы мне нужны! Друг мой, пишите мне, хоть немного, но чаще. Я же, как поправлюсь, отпишу подробно.
Крепко Вас целую и люблю.
Ваша неизменно
Галина Козловская – Владимиру Сосинскому
30 декабря 1982
Друг мой милый Владимир Брониславович!
Единственно, чем я могу одарить Вас в канун Нового Года, – это моя нежность и любовь, как всегда. Они Вам всегда принадлежат, неизменно во все года.
Вот и еще один стучится у ворот. Как его приветить и как он приветит нас? И так уж создал нас Бог, что мы, вечные дети, всегда надеемся, что через мглу и хмурь проглянет то, что мы называем счастьем. Каждому свое. Лишь бы «Кабан» 1983 года
[217] не взрыл злобным рылом корни древа человеческой жизни и существования. А что говорить об упованиях? Мои – это глины. Я леплю с одержимостью, словно эти хрупкие, маленькие вещи что-то значат в этом мире. Так я отстраняю от себя одиночество, беспомощность и недуги. Не только отстраняю – их просто в это время нет.
Боюсь смотреть фильм «Мать Мария», мадам Касаткина
[218] пугает меня несоответствием. Очень много думаю о том ужасном свойстве наших молодых современников не видеть, не чувствовать правду минувшего. Всё ложно, без запаха, без стиля, без претворения прелести жизни в искусстве. Так редко порадуют по-настоящему.
Поэтому давайте радоваться, мой друг, что мы еще так много и свежо помним и зорко видим, хотя время порой проводит туманом у нас перед глазами. Но внутренний взор не замутнеет, и давайте, милый, смотреть на мир и на людей с благожелательностью понимания и благословим человеческую веру в будущее.
Будьте счастливы и здоровы, дорогой. С Новым Годом.
Неизменно Ваша
Галина Козловская – Владимиру Сосинскому
16 августа 1983
Мой дорогой и бесценный друг Владимир Брониславович!
Поздравляю Вас с Вашим днем, с великолепно прожитой жизнью. Что можно пожелать Вам лучше, чем здоровье, и его Вам желаю много, неиссякаемого, на радость Вам и нам.
Важно лишь, чтоб в минуты, когда мы теряем равновесие и, как Вы пишете, – «уравновешенность», чтоб не терялась ясность мысли и не утрачивалась прелесть воспоминаний.
Мой дорогой ровесник века, постарайтесь не расплескать ничего из Вашей прекрасной жизни. Вы не только ее доблестно прожили, но и обязаны ее достойно запечатлеть. Ведь мы с Вами, хотя я и моложе Вас, видели век во всех фазах, во всех аспектах, были свидетелями великих катаклизмов, и души наши содрогались и мужественно сопротивлялись силам уничтожения жизни, радости, поэзии и духовной независимости. Хорош наш великий Тютчев, написавший – ведь это о нас:
Блажен, кто посетил сей мир В его минуты роковые! Его призвали всеблагие Как собеседника на пир.
И если жизнь нас не укачала, то что значат мгновенья слабости уставшего тела? Будем считать, что мы – как деревья, которые качает ветром Времени. Но мы еще живем, и всё накопленное нами произрастает животворно, и мы можем еще многим одаривать юные души тех обездоленных поколений, на которые часто смотришь с грустью.
У них словно перевернут бинокль зрения – они чаще видят всё суженным, и в душах словно высохли родники восторга, и им неведома радость удивления. Им кажется, что они всё знают, всё постигли и для них в жизни нет тайн, кроме тех, что наука услужливо разложит им по полкам – и докажет, как дважды два четыре, что тайн нет и всё объяснимо. Мне их часто бывает жаль, и мне грустно видеть их перегруженную информацией опустошенность. И это вовсе не потому, что старшие не понимают младших, а тревога за младших, которые и не подозревают, что вступили в ледниковый период души, глобально несущий к духовной мели. Но еще больше жаль тех, кто понимает.
Очень жду обещанной книги
[219]. Не пропустите в ней чего-нибудь важного.
Пришлите мне, милый, какую-нибудь хорошую фотографию.
Надеюсь, что Ваш день пройдет весело и будет для Вас радостен.
Я же про свой день рождения решила забыть и запретила друзьям его вспоминать. Для меня это еще лишний рубец на сердце, как кольцо на стареющем дереве.
