Но вот когда говоришь о собственном отце, тут невозможно промолчать, тут надо бы вмешаться, объяснить и рассказать. Даже несмотря на то, что жизнь Юрия Германа уже закончилась и ничего по большому счету не исправить.
Итак, опять слово Алексею Герману:
«Господь его не обидел – это точно. Лучшие его вещи – «Лапшин», «Подполковник медицинской службы», «Рассказы о Пирогове», на мой взгляд, принадлежат перу очень большого, серьезного писателя. Я считаю своего отца лучшим человеком, который был и есть в моей жизни. Но это не значит, что и вы его должны считать таковым».
Вполне естественное уточнение – кому что нравится, нельзя же быть всеядным, иначе даже в отсутствии вкуса могут обвинить. Мне, например, больше нравятся повести из его трилогии. Впрочем, в другом своем интервью Алексей Герман несколько уточнил пристрастия: «Он мог бы быть очень крупным писателем, но, кроме нескольких глав трилогии, «Подполковника медицинской службы», «Лапшина», «Жмакина» и повести «Здравствуйте, Мария Николаевна», он ничего по-настоящему значительного не написал».
Пусть так. Но вот для того, чтобы утверждать, будто отец был лучше всех, – для этого нужны очень серьезные основания. Думаю, что Михаил Юрьевич так бы не сказал. Однако и Алексея Юрьевича следует понять: как не любить отца, когда столь многим оказываешься ему обязан?
«Отец был замечательный человек. Например, я не курю и никогда не курил. Дело было так. Папа мне сказал: «Какая у тебя стипендия?» Я ему ответил – сколько там была стипендия, 22 рубля или 220, не помню, в те времена были другие деньги. Он говорит: «Ты будешь получать 100 рублей (или 1000 рублей) от меня, на тебе деньги. Но! Ты никогда не возьмешь сигареты. Барышню можешь пригласить в ресторан, еще что-то, подумай. Ты парень честный и не будешь меня обманывать: брать у меня деньги и при этом курить»… Отец всегда стыдился того, что у него много денег, и пытался их распихать вокруг всем, кому мог».
Итак, это пишет сын об отце, с которым бок о бок прожил молодые годы, которому обязан своей в общем-то благополучной жизнью и даже, в немалой степени, успехами во время работы в театре и кино. Все-таки хорошо быть сыном успешного писателя, пользоваться благосклонностью его влиятельных друзей, а то ведь жизни может не хватить на то, чтобы преодолеть все те препятствия, которые обычно возникают на пути талантливого человека к славе.
Но вот мнение об отце другого сына, Михаила, с которым они еще в довоенные годы разошлись без какой-либо надежды на воссоединение:
«После войны я практически с отцом не виделся, не разделял ни его печалей, ни радостей, ни славы, ни страданий, не пользовался его покровительством, не был при его кончине».
Эти слова многое объясняют, однако не берусь судить, кто из сыновей Юрия Германа был прав – тот ли, кто хвалил своего отца, либо другой, который не находил возможности выразить почтение ни к его личности, ни к его трудам. Ну что поделаешь, если Михаил Юрьевич сделал себя сам, не прибегая к помощи авторитетного родителя? Хотя не исключено, что известная фамилия и здесь сыграла свою роль.
Пожалуй, продолжу цитировать любящего сына – кто, кроме него, сможет рассказать о достоинствах отца:
«Мой отец был сильный, добрый, прекрасный во всех отношениях человек. Один из благороднейших людей, которых я только знал. Мне довелось быть знакомым и с Ахматовой, и с Зощенко, и с Верой Пановой, и с Евгением Шварцем, и с Шостаковичем… Я никого ни с кем не сравниваю, но мне кажется, что наиболее благородным – объективно, абстрагируясь, – был он».
Не смею возражать, однако замечу, что мнение, даже сложившееся не только на основе личных впечатлений, но и с учетом высказываний об отце его друзей, – такое мнение никак не может считаться объективным. Тем более что Алексей Герман так и не упомянул в этом ряду знакомых одну из близких подруг писателя, Ольгу Берггольц. Наверное, потому, что тогда вряд ли имело бы смысл говорить о некоем превосходстве своего отца, причем объективно, глядя на него словно бы со стороны.
И вот снова сын пытается оценить результаты творчества своего отца:
«Он был честным писателем, но писал и муру. Например, я не люблю его книжки «Россия молодая», «Один год» – это он подчинял каким-то идеям».
Ну, это частное мнение. Допускаю, что кому-то эти книжки очень нравились, еще больше понравился телефильм «Россия молодая», который я, например, не в состоянии смотреть. Не вижу криминала и в том, чтобы подчиняться неким благородным идеям, если все это на благо своей страны. Что больше всего в этом отрывке удручает, так это то, что сын так и не назвал отца великим литератором – большой, серьезный, честный, но не более того. А мог бы и перехвалить, никто бы этого и не заметил, однако как проявление сыновней любви такое преувеличение было бы вполне оправданно.
Глава 7. Герман и Булгаков
На первый взгляд это пустые хлопоты – пытаться найти какие-нибудь точки соприкосновения между Юрием Германом и Михаилом Булгаковым. Мне неизвестно ни одного свидетельства о том, что они встречались – будь то в Ленинграде, где Булгаков побывал в 1926 и в 1939 годах, или же в Москве, куда наверняка приезжал Юрий Герман. Да и вряд ли Булгаков мог испытывать симпатию к обласканному властью популярному писателю, славящему трудовые подвиги советского народа. Но было у них и нечто общее. Оба творили примерно в одно и то же время – во всяком случае, многие свои произведения создали в 30-е годы. Оба писали о врачах: у Германа это сценарий фильма «Доктор Калюжный», повесть «Подполковник медицинской службы» и его знаменитая трилогия, а у Булгакова врач становится главным персонажем и в «Собачьем сердце», и в «Записках юного врача», и даже в «Белой гвардии», если припомнить профессию Алексея Турбина. Ну что еще? Оба были женаты третьим браком, и даже у жен были схожие фамилии – Нюренберг и Риттенберг. На этом, пожалуй, сходство и кончается.
Попробую проанализировать различия. Юрий Герман, если верить его сыну, участвовал в «пирах Валтасара», сидя за одним столом со Сталиным, а Михаил Булгаков писал вождю просительные письма и только один раз вроде бы говорил с ним по телефону. Герман был вполне легитимным, признанным писателем, а Булгаков лавировал где-то на грани дозволенного властью, рискуя не только положением в обществе и благосостоянием семьи, но и собственным здоровьем. Если не считать романа «Белая гвардия», некоторых рассказов и пьес о Пушкине и о Мольере, то Михаил Булгаков так и оставался сатириком еще с тех самых пор, как трудился фельетонистом в компании Олеши и Катаева в «Гудке». Надо признать, что в те времена сатирик не мог долгое время быть в фаворе – слишком уж профессия рискованная, чреватая местью со стороны обиженных. Зощенко, впрочем, успел даже получить орден Трудового Красного Знамени, когда находился в зените славы, ну а неприятности начались уже потом. Однако его сатира была сосредоточена на быте, на нравах самой обычной публики. Напротив, сатира Булгакова, по существу, являлась политической, вот только придраться по большому счету было не к чему. И в самом деле, ни профессор Преображенский из «Собачьего сердца», ни герои «Мастера и Маргариты» не произносят контрреволюционных речей, так что Булгакова на первый взгляд и упрекнуть-то не в чем. Разве что припомнить знаменитую фразу профессора Преображенского о том, что не следует читать советских газет перед обедом. И что такого? Это всего лишь забота о здоровом пищеварении, не более того.
