Нетрудно предположить, что и друзья отца заботились о его здоровье, а потому Алексей Герман окончил институт «с пятерками». Трудно представить, что было бы, если бы его исключили – так когда-то Ивана Дыховичного выгнали за плохое поведение из Школы-студии МХАТ. Но, видимо, Алексей Герман не давал поводов для подобного отношения к себе наставников. Да и к тому же есть тут еще один момент: когда выставляли за дверь школы-студии Ивана, защитить его было уже некому. Отец же Алексея был жив, слава богу, что немаловажно.
Впрочем, к тому, что сказано об учебе в школе-студии, необходимо сделать одно существенное дополнение, которое может служить подтверждением неординарных способностей Алексея Германа: как я уже упоминал, еще на первом курсе он поставил первый акт «Обыкновенного чуда» Евгения Шварца, что немаловажно, с Сергеем Юрским в роли короля.
Следующие три года Алексей Герман провел в БДТ, в театре Георгия Товстоногова. Несколько месяцев в Смоленском драматическом, где он поставил сказку «Мал, да удал», а заодно подхватил желтуху. Вот как Алексей Герман объяснял поступление в БДТ, этот неожиданный поворот судьбы, даже подарок по большому счету:
«Просто он посмотрел отрывок, который мы на третьем, что ли, курсе репетировали с моими товарищами, среди которых был и Сережа Юрский. И Георгий Александрович взял меня к себе в театр… Георгий Александрович мне доверял. Я даже был сопостановщиком на «Поднятой целине».
Видимо, здесь проявилась не столько тяга Германа к режиссуре, сколько его потенциал, которые Товстоногов разглядел, а возможно, и развил в Германе эти его скрытые способности. Работа под руководством маститого театрального режиссера многому может научить – тут снова вспоминается то время, когда Дыховичный, позже ставший кинорежиссером, играл на сцене театра Юрия Любимова. Впрочем, во избежание упреков заранее хочу предупредить, что я не собираюсь сравнивать Алексея Германа ни с Дыховичным, ни с кем-нибудь еще.
Хотя, с другой стороны, было бы любопытно провести некую параллель между творчеством сыновей двух «номенклатурных пап», однако для этой цели лучше подошел бы, на мой взгляд, кинорежиссер Карен Георгиевич Шахназаров.
Итак, что там было про театр?
«Служил я у Георгия Александровича Товстоногова. Как-то так я его довольно быстро возненавидел, потому что молодость, она страшно обидчива, я ничему никакого значения не придавал, я обижался. Я его очень любил, а когда обиделся – просто возненавидел. И я от него ушел, он, кстати, долго меня уговаривал не уходить, а в дальнейшем сделал мне столько добра, что, наверное, получается, что больше всех».
Судя по всему, недавний подросток и студент, сын знаменитого отца, уже по горло был сыт всяческими наставлениями, роль подмастерья при мэтре его явно не устраивала. Даже Товстоногов для него уже никакой не авторитет. Возможно, Герман хотел стать хозяином своей судьбы, а для этого профессия кинорежиссера замечательно подходит. Во всяком случае, так ему казалось, а потому из театра он ушел: «Возможно, это случилось из-за мелочей, абсолютных пустяков, которые обижают именно в девятнадцать – двадцать лет. Я не жалею, что ушел. В последний год мне повышали зарплату два раза, что в театре бывает крайне редко, переквалифицировали. Тем не менее я понял, что пропаду, оставшись, потому что приспособился и очень точно угадывал, чего от меня хочет мастер: я знал, что он примет, а чего лучше не предлагать, как себя вести, что делать, чтобы понравиться».
Похоже, Товстоногов не понял, что для сына успешного писателя двукратное увеличение зарплаты – это пустяки. Соблазн был слишком велик, впереди ждали награды и успех. Надо же еще иметь в виду, что кинематограф – куда более массовый вид искусства, чем театр.
Так или иначе, но решение было принято. Как раз в это время Григорий Козинцев объявил набор в свою мастерскую на режиссерских курсах:
«Я сказал Товстоногову, что попробую туда попасть. Он воспринял мое сообщение достаточно болезненно. Очень хорошо ко мне относясь, Георгий Александрович считал: совершаю ошибку. Встретился и с Козинцевым. Тот выслушал меня и дал понять, что, наверное, возьмет. И вдруг что-то у него изменилось – прием перенесли на год… Из театра я поторопился уволиться… Что же теперь делать? И пошел вторым режиссером к Владимиру Яковлевичу Венгерову. Делали мы картину «Рабочий поселок».
Не думаю, что Григорий Козинцев сбежал от нерадивого ученика. Хотя второе явление Алексея Германа могло бы подтолкнуть маститого режиссера к перемене сферы приложения своих сил – он ушел в театр. И в самом деле, надо же и совесть иметь – сначала приняли «по блату» в театральный институт, а теперь он должен сделать из этого недотепы режиссера. Тут поневоле призадумаешься. Но это всего лишь мои домыслы, а вот знающие люди объясняют обращение к театру тем, что Козинцеву надоел диктат начальников из Госкино и прочих блюстителей культуры. В театре может быть полегче – во всяком случае, хотелось бы надеяться, что будет так: «Произошло это не потому, что кино вдруг показалось мне неинтересным. Я разлюбил не экран, а путь к нему: уж очень он стал долгим и сложным… Ни я, ни большинство моих товарищей не добирались тогда до конечной станции. Проще говоря, фильмы не столько снимались, сколько переснимались».
Однако Алексея Германа все эти сложности и заморочки, которые могли ожидать в будущем, нисколько не смущали. Цель была сформулирована однозначно – стать кинорежиссером!
Глава 10. Кино
Мечта Алексея Юрьевича все-таки сбылась, но самым неожиданным образом. Вместо того чтобы дожидаться, когда же его примут во ВГИК, он принял предложение стать вторым режиссером на съемках фильма «Рабочий поселок» у Венгерова.
Ко времени появления Алексея Германа на съемочной площадке лучшие свои фильмы Владимир Венгеров уже снял. «Кортик» и «Два капитана» пользовались огромной популярностью у юных зрителей. Вот что писал Григорий Козинцев о втором из упомянутых фильмов своего ученика:
«Здесь добро и зло отличимы в героях сразу же, с их первого появления, немедленно. Добро и зло изображены ярким цветом. И в этом нет ничего худого. В картине есть и юношеские мечты, и первая любовь – все то истинно прекрасное в жизни, что мы так редко видели до сих пор на экране. И вот все это появляется, возникает, волнует до глубины души, и я уверен, что зритель с восторгом поверит, что мечты должны сбываться, а первая любовь должна стать единственной на всю жизнь».
Вслед за этим Венгеров снял не менее удачные фильмы «Балтийское небо» и «Порожний рейс», за который получил приз на Московском международном кинофестивале. И хотя мастерства у режиссера было хоть отбавляй, в более поздних его фильмах отсутствовало что-то очень важное, я бы сказал, что у Венгерова пропало вдохновение. Словом, Алексей Герман стал учиться кинорежиссуре у признанного мастера не в самый лучший для Венгерова период жизни.
Так уж получилось, что Герман ушел в кино из те атра, и Козинцев бросил театр ради кино. Вообще-то мэтры режиссуры не нуждаются в особом представлении, однако о близком друге Юрия Германа, пожалуй, стоит рассказать.
Первой успешной кинокартиной Козинцева стала знаменитая трилогия о Максиме, снятая в 1934–1938 годах. Тема развития революционного движения в России, борьбы большевиков за власть может нравиться или не нравиться, но все же следует признать, что фильмы эти были сняты мастерски, особенно впечатляла игра актеров – Михаила Жарова, Бориса Чиркова, Михаила Тарханова. Правда, сам режиссер относился к этой своей картине весьма скептически:
