«Хрусталева» я делал, чтобы объяснить себе и остальным психологию опущенной, изнасилованной страны. Почему это произошло и как с этим жить?»
Вот это уже достаточно серьезно. Однако непонятно, почему символом «изнасилованной страны» стало изнасилование генерала? Неужели не нашлось кого-нибудь попроще? Сомнение вызывает и время, когда режиссер решил нас просветить. Для подавляющего большинства жизнь в России была очень нелегка в лихие 90-е. Кто-то жировал, кто-то беспредельничал, но режиссер снял картину не об этом, а почему-то о беспределе в сталинские времена. Как будто тем, кто месяцами не имел зарплаты, кто жил впроголодь, станет куда легче, если им скажут, и докажут, и в подробностях покажут, что все это пустяки, вот вы посмотрите, что творилось при ужасном Сталине!
Возможно, снял бы Герман и фильм с более актуальным содержанием, однако где же взять такой сценарий? Почему-то ни он, ни Светлана Кармалита о лихих этих 90-х так и не решились написать. Неужели ничего не знали, не догадывались? К слову сказать, были в то время писатели, которые пытались писать на злобу дня. Однако созданные ими образы таковы, что их реализация на экране могла вызвать все что угодно – шок, отвращение, тошноту, – но так и не смогла бы ничего нам объяснить и подсказать, почему все так и что же нужно делать.
Вот и отец Алексея Германа вовремя вроде бы не смог понять, что собой представлял товарищ Сталин… Скорее всего, причина тут одна: каждый человек по мере сил пытается приспособиться к той жизни, на которую по каким-то причинам обречен. Понять, кто в этом виноват, довольно трудно, тут требуется время, однако надо как-то жить, кормить семью, надо обеспечить детям безбедное существование. И если представилась уникальная возможность, надо уметь в любом времени устроиться так, чтобы не было обидно за бездарно прожитые годы… Ну, дальше вы и сами знаете.
Однако я, пожалуй, здесь не прав – дело, как выясняется, отнюдь не в конформизме или в неспособности сделать фильм о нашей жизни. Оказывается, причина куда как проще:
«Меня часто спрашивают: «Что вы не занимаетесь современностью?» Но мне не интересны ни бандиты, ни воры, ни те несчастные и ущербные люди, которые пострадали от них».
Трудно в это поверить. Неужели мир, в котором мы живем, просто-напросто ему не интересен? И все-таки без некоторой доли лукавства здесь не обошлось. На самом деле этот мир Алексею Герману совсем не безразличен, однако он был не в состоянии понять, почему так все устроено, и потому пытался отыскать ответ в далеком прошлом: «Хрусталев, машину!» – обо всех нас: почему у нас ничего не получается и долго не будет получаться. Почему? Потому что нас вывихнуло, и вывихнуло не только тогда, в пятьдесят третьем, но и сейчас. Почему для России, перед которой раскрылись демократические просторы, огромные перспективы, все кончилось воровством гигантских масштабов, и что-то непонятно болезненное до сих пор сидит в нас с незапамятных годов и веков? Я не знаю».
Здесь налицо попытка режиссера связать прошлое время с тем, что происходило на его глазах. Однако связь эта слишком эфемерна и надуманна. А все потому, что между Сталиным и Горбачевым, а потом и Ельциным, не хватает самого важного звена. Алчность и лицемерие пышным цветом расцвели именно в эпоху Брежнева, в так называемый «застой», когда в тихом омуте делались темные дела, а будущие идеологи и олигархи готовились к тому, чтобы разорить страну. Так что извините, но как-то не срастается. Можно сколько угодно обличать товарища Сталина и его соратников, но это как заезженная пластинка – все что-то воет об одном, а нам от этого не холодно, не жарко. Причины наших неудач совсем в другом.
Немудрено, что на кинофестивале в Каннах этот фильм не поняли. Мало сказать – не поняли, еще и освистали. Зрители хлопали откидными сиденьями, покидая зал, а критики камня на камне от фильма не оставили, потрясенные его мрачной атмосферой. Это был провал! Во всяком случае, все тогда это сознавали и даже смогли бы популярно объяснить, почему с таким творением нельзя появляться ни в Венеции, ни в Каннах.
И вдруг все внезапно изменилось. Что там у них произошло, остается лишь гадать. То ли разруха виновата в головах, то ли наш дефолт подействовал, и картину из России пожалеть решили. Или же, наконец, нашелся тот богатый спонсор, который все всем объяснил. Я тут припомнил богатого дядюшку Германа из Соединенных Штатов… Впрочем, картину финансировали в основном французы.
Но все эти предположения как бы между прочим. На самом деле критикам потребовалось время, чтобы все обмозговать и отыскать смысл в этой необычной киноленте. И вот дошло даже до того, что знаменитый журнал Les cahiers du cinema включил эту кинокартину в список 50 лучших фильмов за последние полвека. Что тут скажешь, чудеса, и только! Неужели европейцы такие тугодумы?
В России же к картине было иное отношение. Несмотря на то что Владимир Путин наградил своего земляка президентской премией, в прессе самый мягкий отзыв о фильме был таков: эта гора родила мышь. Кто-то объяснял неудачу тем, что изнасилование генерала на экране есть не что иное, как изнасилование зрителя, «от которого требуют идентификации, требуют превратить визуальный ужас в собственный внутренний опыт». Кто-то настаивал, что для понимания картины нужны другие законы восприятия, иная система ценностей. Может быть, и так…
Я не берусь судить о художественных достоинствах этого фильма Алексея Германа. В конце концов, если отмечен премиями, какой смысл теперь на эту тему рассуждать? Но вот какой возникает у меня вопрос. Зачем столь натуралистически показывать ужасы сталинской эпохи? Возможно, Герман пытался показать глубину падения человека, переступившего ту грань, которая отделяет мыслящего индивида от омерзительного зверя. Но дело в том, что дна у этой пропасти не было и нет. И вот представим себе, что началось соревнование – кто более отвратительную сцену покажет на экране. Можно понять в этом смысле создателей американского кино – но там во главу угла поставлен коммерческий успех. Здесь вроде бы об этом речи не было…
Да, жизнь под пятой НКВД для многих превратилась в кошмар. Одна знакомая рассказывала мне, что в детстве пряталась под кроватью, если в их коммунальную квартиру приходили люди в темных плащах и в галифе. А началось все после того, как арестовали их соседа-еврея. Потом были обыски, допросы, даже устроили засаду в его комнате… Могу представить, как тяжело пережить такое в раннем детстве. А уж самим репрессированным как досталось! Однако тайная полиция, карательные органы даже в цивилизованной стране нередко действуют вопреки закону – достаточно вспомнить пытки заключенных в Абу-Грейбе, в Гуантанамо или в секретных тюрьмах ЦРУ в Европе. Естественно, это не оправдывает сталинский режим, однако хотелось бы разобраться не в очевидных проявлениях его, как в этом фильме, а в причинах. Хотя чувство страха и омерзения после просмотра такого фильма может вытеснить желание понять, почему все так произошло.
Уместно в связи с этим привести слова Сокурова:
«Два года назад, когда мне вручали в Венеции премию имени Робера Брессона, я обратился к руководителям международных кинофестивалей класса «А» – Каннского, Венецианского, Берлинского: прекратите поддерживать кино, где существует насилие! Не допускайте фильмы с такими сценами ни в конкурсные, ни в параллельные программы фестивалей! Вы думаете, хоть какая-то реакция была? Никакой. А ведь там собралось огромное количество всяких представительных людей, церемония была очень акцентированная, пафосная. И – никакой реакции на мой призыв! И это в демократической среде, где мыслят в категориях общечеловеческих ценностей!»
