Конечно, Александр Сокуров имел в виду другие фильмы – грязным потоком они изливаются на наш экран из Голливуда. И не хотелось бы верить, что создатель «Хрусталева» попал в эту самую струю. В конце концов, любую гадость можно оправдать желанием показать нам правду жизни. Только ведь нас уже ничем не удивить. Чего только за последние годы мы не насмотрелись!
Впрочем, снять фильм, речь идет о «Хрусталеве», – это лишь полдела. Надо еще найти деньги на тиражирование копий, иначе зритель так и не узнает никогда о том, зачем снимался этот фильм. Тут, как ни странно, повезло:
«Нашелся некий богатый человек. Он приехал, передал нам из рук в руки пачку денег и запретил себя упоминать. На эти деньги мы напечатали во Франции несколько копий».
Кажется, звали этого благодетеля Сергей, но более точных сведений история не сохранила. А мне почему-то вспомнился аналогичный случай, имевший место в начале тех же 90-х годов. Как-то на встрече кинематографистов с представителями бизнеса возник разговор о том, что кинорежиссер Элем Климов мечтает экранизировать роман Булгакова «Мастер и Маргарита», но не имеет средств реализовать свой замысел. Тогда некий крупный бизнесмен прямо заявил: «Я дам денег Климову!» Рассказывают, что после этих слов зал завистливо охнул, однако в наступившей тишине раздался голос режиссера: «Хотелось бы еще знать, откуда эти деньги!»
Могу предположить, что, отвергая щедрый дар, известный кинорежиссер исходил из того, что, как ни отмывай их, деньги все же пахнут. Тут трудно кого-то в чем-то упрекнуть. Один человек менее щепетилен, а для другого такое подаяние совершенно неприемлемо. Вот взял бы Климов эти деньги – глядишь, и получился бы наконец-то фильм, достойный закатного романа, ну а теперь нам остается лишь гадать. Пожалуй, немного успокаивает слабая надежда на то, что к концу 90-х, когда Герман взял те деньги, их запах понемногу улетучился. Но оказалось, не совсем: как выяснилось позже, копии, изготовленные на деньги благодетеля, были выполнены с техническим браком – это в основном касалось звука.
И все же, стоило ли снимать этот фильм, если его создание было сопряжено с такими трудностями? Этот вопрос задавал себе и Алексей Герман:
«Уже был Горбачев, свобода, демократия, перестройка. Зачем нам снимать эту историю? Ведь можно все говорить своими словами. И надо от всего от этого отказаться и заниматься чем-нибудь другим».
Однако чем еще можно было бы заняться, чему стоит посвятить оставшуюся жизнь? Мог ли Алексей Герман снять, к примеру, мелодраму о возвышенной любви или фильм о переживаниях бизнесмена-неудачника? Такое я не в состоянии представить, поскольку всеми чувствами и мыслями он был там, в 30-х и 40-х годах, когда многие тысячи людей пострадали от сталинских репрессий. Сам Герман в те времена ничего не знал или не понимал – в общем, ему было не до этого. А вот теперь словно бы надел черные очки и смотрел на прошлое только через них. Однако далеко не всем такие откровения, подобные «ужастики» были по душе. Сам режиссер рассказывал об одном случае из своего детства: «Мои военные воспоминания, которые, прежде всего, связаны с Полярным, где мы жили в войну (мой папа был спецкором на Севере)… Привезли как-то в Полярный спектакль про подводников. И вдруг все подводники в зале встали и ушли. Папа поймал кого-то из своих друзей: «Что такое? Спектакль же хороший». – «Может быть, – отвечал тот, – но я лежал на дне моря, задыхался, еле выбрался, пришел в Полярный, пошел с девушкой культурно отдохнуть и что – я должен смотреть, как я на дне лежал и задыхался? Зачем?!»
И возникает вопрос: для кого предназначен фильм «Хрусталев, машину!»? Вряд ли те, кто пострадал при Сталине, будут в восторге от натуралистических сцен, вряд ли будут с упоением вспоминать, как все это было. Да и потомкам жертв режима нужно ли сыпать соль на раны? Никто из них не сможет этого забыть, однако образ «опущенного» генерала способен преследовать и во сне, и наяву, словно оживший призрак, незваный гость, явившийся в наш дом, чтобы твердить о том, что мы и без того прекрасно знаем.
Тут самое время упомянуть характерное признание кинорежиссера Киры Муратовой:
«Мне это многие говорили после «Астенического синдрома»: «Вы меня так замучили, в моей жизни и так все плохо, а вы меня еще тыкаете носом в это плохое». Ну может быть, но мне хотелось сказать правду».
На мой взгляд, и это ничего не объясняет. Понятно, что художник хочет говорить о том, что его особенно волнует. Написал же Гойя свои «Капричос», так ведь ужасы инквизиции не одному ему, а очень многим внушали страх и отвращение. В том и состоит обязанность художника – рассказать по-своему, образным языком о самых актуальных проблемах нашей жизни. Если же все сводится к тому, что волнует его одного, да еще узкий круг его поклонников, то стоит ли удивляться результату? А результат один – обида, потому что, увы, опять не приняли, не оценили.
Можно предположить, что Алексей Герман, поставив этот фильм, пытался избавиться от кошмара «опущенного» генерала, как бы переложив эти переживания на беспомощного зрителя. В жизни любого человека могут случиться страшные события, но каждый избавляется от их влияния по-своему. У кинорежиссера, живописца, композитора или писателя имеется свой метод, о котором я уже сказал. Похоже, этой методе следует и кинорежиссер Муратова:
«Однажды я случайно попала на живодерню, и мне открылась эта кровавая бездна, и с тех пор она со мной… Наверное, у меня тогда существовала какая-то подспудная вера, что если я сниму живодерню, проберусь туда с большим трудом, покажу эти кровавые дела, то я выполню свой долг. Может быть, сама излечусь, что меня преследуют эти мысли, а может, и живодерни начнут понемногу исчезать. Ничего не исчезло и не исчезает».
Ну, если не исчезло, можно еще раз попытаться. И так за разом раз, пока и следа от этого кошмара не останется. Это если повезет… Однако в том, что касается «Хрусталева», у меня нашлось иное объяснение. Возможно, я не прав, но мне почему-то кажется, что своими фильмами Алексей Герман как бы замаливал «грехи» отца, дезавуировал его «сотрудничество» со сталинским режимом, оправдывал его слабость, малодушие – именно так он воспринимал некоторые поступки своего отца. И специально показывал, как все это было ужасно в СССР при Сталине – ну разве в силах противостоять этому кошмару даже такой благородный человек, как его отец? Впрочем, отцу была посвящена предыдущая глава, а здесь постараюсь сосредоточиться на сыне.
Один из признанных ценителей кино, Даниил Дондурей, так писал об Алексее Германе:
«Среди множества талантов у Алексея Германа есть уникальный дар – он бесконечный очиститель советского сознания. Это художник, способный снимать всю шелуху с советских мифов – исторических, человеческих. Избавляться от всевозможных фальшаков, пафоса… Он каким-то генетическим кодом мог очищать советские сказки и архетипы от бесконечных заносов».
Вообще-то, когда нечего сказать по существу, обычно либо молчат, либо ткут словесные кружева со всеми этими «кодами», «бесконечными очистителями» и «заносами». Увы, к делу это не имеет никакого отношения. Если говорить о фильмах Германа, то, прежде всего, это художественные произведения, в которых вполне допустимы и преувеличения, и вымысел – и все ради основной цели, которую поставил перед собой кинорежиссер. Так что оценивать, насколько успешно боролся Алексей Юрьевич с советскими мифами, я бы предпочел, анализируя его высказывания разных лет. Ну вот, например, такое, посвященное взаимоотношениям Сталина с женой: «Я тут должен сказать, что мы с Кармалитой написали очень жесткую статью по этому поводу в «Известия», и «Известия» молодцы, они ее напечатали. Мы обращались к Аллилуевой, которая сказала: «Ну, вот мама застрелилась. Может, так оно и нужно». И мы начали статью, что «да, ваша мама застрелилась. Ей так захотелось. Это трагедия, это жалко очень, но давайте поговорим о тех сорока пяти миллионах, которые не хотели стреляться, а которых расстреливали, клали на края канализационного люка, палили в затылок…»
