В Праге она бывала в редакциях, библиотеках, на литературных мероприятиях Союза русских писателей и чешско-русской «Едноты».
Впоследствии Марк Слоним, признанный знаток и исследователь эмигрантской русской литературы, отметил, что «дар Цветаевой достиг наивысшей полноты именно в изгнании, в безвоздушном пространстве чужбины». Годы, прожитые Мариной Ивановной в чешской столице, Слоним назвал «разбегом, взятым в Праге», после которого расцвет творческого дарования поэтессы продолжался до начала 30-х годов XX века.
Три года в Чехии, несмотря на трудности, были плодотворными для поэтессы. Здесь она работала над «Поэмой горы», «Поэмой конца», «Крысоловом», трагедией «Ариадна», циклом стихотворений «Деревья», поэмой-сказкой «Молодец». Некоторые из них были опубликованы в Праге, еще до переезда в Париж.
«Рыцарь» Марины Цветаевой
Наиболее знаменитым стихотворением «пражского периода творчества» Марины Цветаевой было глубоко трагичное и философское стихотворение «Пражский рыцарь», написанное спустя год после приезда в Прагу. В этой статуе рыцаря Брюнцвика, стоящей чуть в стороне от перил Карлова моста, она, похоже, увидела всю свою судьбу: в прошлом, в настоящем, в будущем. Поэтические метафоры на уровне ощущений и догадок позволяют предположить, что за стихотворными строками спрятались ее неосуществленные надежды.
Бледнолицый
Страж над плеском века —
Рыцарь, рыцарь,
Стерегущий реку.
— «С рокового мосту
Вниз — отважься!»
Я тебе по росту,
Рыцарь пражский.
Сласть ли, грусть ли
В ней — тебе видней,
Рыцарь, стерегущий
Реку — дней…
По утверждению Марка Слонима, Марину Ивановну поразило предание о Брюнцвике, она почему-то увидела даже внешнее свое сходство с его обликом. Слоним писал: «М. И. была в восторге от рыцаря, от тишины, от запущенной Чертовки и через два дня после нашей прогулки принесла мне своего "Пражского рыцаря"…»
Литературный критик, публицист, издатель Марк Львович Слоним помогал печататься многим литераторам в эмиграции, поддерживал их морально и материально.
Памятник рыцарю Брюнцвику в Праге
Об одной из своих встреч в конце 20-х годов прошлого века со Слонимом вспоминал ученый-эмигрант, историк Николай Ефремович Андреев: «…
Слоним в это время уже не жил в Праге, где раньше был литературным редактором эсеровского журнала "Воля России"… Но он по-прежнему оставался редактором журнала и был тесно связан с эсерами, которых в Праге оказалось много: здесь находился центр их организации, и М. Слоним время от времени приезжал сюда, обычно выступая при этом с публичными лекциями. Мое знакомство с ним произошло на одном из литературных собраний в Земгоре. Он говорил о современной советской и эмигрантской литературе. Говорил интересно, плавно, без всяких записочек, великолепно владея словом. И главная идея его была: посмотрите, как это здорово, какая плеяда русских прозаиков, русских поэтов возникает в Советском Союзе, несмотря на сложности с режимом, а в эмиграции молодых очень мало. Он назвал Сирина-Набокова, который тогда назывался просто Сирин, назвал Газданова и, между прочим, Василия Федорова, пражанина. Заседание проходило в читальне Земгора, большой зал, пришло много народа, Слоним был известен как хороший докладчик и интересный обозреватель советской литературы, которой все страстно интересовались, но не поспевали ее читать..»
«Не обещает ничего хорошего…»
В конце 1924 года в одном из своих писем муж Марины Цветаевой Сергей Эфрон с грустью отмечал, что грядущий год «…не обещает ничего хорошего… Возможно, что ради заработка придется переехать в Париж, там есть хоть какой-то шанс найти работу, здесь (в Праге) никакого. Нас, русских, тут слишком много…».
После рождения в феврале 1925 года сына Георгия (домашние звали его Мур) Марина Ивановна действительно решила уехать во Францию, надеясь там найти новые возможности печататься и более широкую аудиторию слушателей и читателей. Усталая, но по-прежнему не сломленная, она с детьми отправляется в Париж.
Однако Прага не оставила Цветаеву без материальной поддержки даже после ее переезда в другую страну. Марина Ивановна исправно продолжала получать субсидии чешского правительства во время своего «парижского периода» жизни. И следует отметить, что эти субсидии составляли значительную часть всех ее доходов того времени.
Марина Ивановна, в свою очередь, всегда помнила доброту и терпимость пражан, с благодарностью вспоминала дружественную славянскую страну, приютившую ее семью в непростое время. Находясь во Франции и узнав о Мюнхенском сговоре 1939 года, поэтесса написала свои знаменитые «Стихи к Чехии», ставшие своеобразным признанием любви:
О, слезы на глазах!
Плач гнева и любви!
О, Чехия в слезах!
Испания в крови!..
Возвращение
В юности поэтесса придумала себе образ благородного рыцаря своей судьбы и потом всю жизнь пыталась сохранить эту мечту, пересекая государственные границы и терпя лишения. Она приехала в Прагу и уехала оттуда — тоже ведомая этой своей мечтой.
Бедность и нищета наложились на семейные неурядицы. В 30-е годы прошлого века, в одном из писем чешской подруге Анне Тесковой, она писала из Парижа: «Все меня выталкивает в Россию, в которую — я ехать не могу. Здесь я не нужна. Там я невозможна…»
Не находя понимания в близких ей людях, изолированная родственниками от информации об истинной причине отъезда мужа и дочери на родину, Марина Ивановна вслед за ними вынуждена была вернуться в 1939 году в СССР. Оказалось — приехала на родину, чтобы умереть: сдали нервы, оглушило известие о том, что Сергей Эфрон был тайным агентом ОГПУ, последовавший за этим арест мужа и дочери… Иссякли физические силы — Цветаева ушла из земной жизни добровольно в 1941 году, в эвакуации, в российской глубинке, в Елабуге…
Мировая общественность сегодня называет М. И. Цветаеву одним из величайших европейских поэтов XX века. При этом многие из исследователей жизни и творчества Марины Цветаевой признают, подобно Марку Слониму, что «пражский период» творчества дал своеобразный толчок для дальнейшего развития ее поэтического гения.
«С щемящей нежностью…»
