Ариадна Эфрон, дочь Марины Цветаевой
За короткое пребывание в Праге Марина Ивановна полюбила этот город, влияние которого сказалось на многих ее стихотворениях того времени. Многие из впечатливших Цветаеву пражских образов приобрели в ее поэзии символические оттенки: Брюнцвик — страж Леты и жизни; мрачные трубы пригородных заводов — последние трубы Ветхого Завета; гора Петржин — грудь рекрута; Влтава — Лета; парки пражских дворцов и замков — сады Семирамиды.
Гимном любви к Праге было откровение Цветаевой в одном из ее писем из Парижа Анне Тесковой: «С щемящей нежностью вспоминаю Прагу, где, должно быть, мне никогда не быть. Ни один город мне так не врезался в сердце…» О, как она хотела написать «на фоне Праги» «чудную повесть» — «без фабулы и без тел, роман Душ»!.. Этот «фон Праги», составленный из разнообразия архитектурных стилей, Марина Ивановна образно называла «многодушием», необъяснимо понятным ей и близким.
Будто предчувствуя, что с вынужденным возвращением в 1939 году в Советский Союз для нее навсегда захлопнется дверца в мир ее молодости, надежд, перспективных планов, она написала Тесковой: «Боже, до чего тоска! Шею сверну, глядя назад: на Вас, на Ваш мир, на наш мир…»
Приехав в 1921 году в Прагу вынужденно, — к мужу Сергею Эфрону, — Цветаева навсегда сроднилась с этим городом, поддавшись его очарованию, магнетическому притяжению. Созидающая энергетика Праги дала поэту силы, и Марина Ивановна в этом городе написала одни из лучших своих произведений.
Цветаева сама подтверждала это, написав: «…А самый счастливый период моей жизни — это — запомните! Мокропсы и Вшеноры, и еще — та моя родная гора…»
Осознанный выбор Аркадия Аверченко
Как утверждают некоторые исследователи, знаменитый писатель Аркадий Аверченко, в отличие от Марины Цветаевой, выбрал для своей эмиграции чешскую столицу осознанно, считая, что русский писатель может сохранить себя как творца за пределами родины, только живя в стране с родственными России славянскими корнями, традициями и языком. Но вполне может статься, что общеизвестные остроумие и юмор чехов тоже сыграли свою роль в определениях Аверченко.
Аркадий Тимофеевич Аверченко (1881–1925) поселился в Праге в июне 1922 года, будучи уже известным писателем, драматургом, театральным критиком. Он был общепризнанным «королем русского юмора». Бессменный редактор сатирического еженедельника «Сатирикон» и «Нового сатирикона» прославился своими юмористическими рассказами, фельетонами, театральными обозрениями, сатирическими миниатюрами, в которых было много задора, веселья, смеха.
Он высмеивал многие нелепые стороны российской действительности, доводя ситуации до абсурда. Юмором Аверченко можно было вылечить человека от уныния, тоски и безверия. До Октябрьской революции в России он много печатался. У него вышли книги рассказов: «Веселые устрицы», «Рассказы», «Зайчики на стене» — 1910 год; «Крути по воде», «Рассказы для выздоравливающих» — 1912 год; «Сорные травы» — 1914 год; «Синее с золотом», «Подходцев и двое других» — 1917 год и многие другие работы.
Исследователь творческой биографии Аркадия Аверченко Л. Спиридонова писала: «Творчество Аверченко отразило стихийный протест демократических слоев русского общества против политики насильственного "успокоения" России. Свой задорный "краснощекий" юмор писатель предложил как лекарство от безверия, тоски и уныния в период реакции… Аверченко пытался отвлечь читателя от сложных жизненных проблем, вылечить Россию с помощью жизнерадостного веселого смеха. Идеал писателя — любовь к жизни во всех ее будничных проявлениях, основанная на "простом здравом смысле"…»
«Да черт с ним, с этим социализмом!..»
Аркадий Аверченко
Если Февральскую революцию в России писатель приветствовал восторженно, то октябрьский переворот большевиков воспринял резко отрицательно. В своих работах он высмеивал «хлопотливого большевика» и печалился о «раздетых людях». «Дьявольской интернационалистской кухней» называл он большевистскую власть, которая «чадит на весь мир».
В 1918 году журнал Аверченко «Новый Сатирикон» был закрыт большевиками. Одной из причин этому послужил сатирический памфлет писателя «Моя симпатия и мое сочувствие Ленину». Новая власть не могла простить высказывания независимого редактора: «Да черт с ним, с этим социализмом, которого никто не хочет, от которого все отворачиваются, как ребята от ложки касторового масла…»
Так Аверченко, спасаясь от ареста, оказался на Юге России, занятом белогвардейцами. Здесь он организовал собственный театр под названием «Гнездо перелетных птиц», в одном из спектаклей которого играл самого себя — роль «Аркадия Аверченко». По прошествии многих лет это действо приобрело необычайно символичное значение в судьбе писателя. Театр стал вехой в мироощущении творца.
В Константинополе, куда вместе с войсками генерала Врангеля в октябре 1920 года эмигрировал Аркадий Тимофеевич, по словам Л. Спиридоновой, он из насмешливого созерцателя превратился в непримиримого врага власти большевиков-творцов, по его словам, «горе-революции», и обвинял их в «кровавом балагане», устроенном в России. В ответ на сборник памфлетов Аверченко «Дюжина ножей в спину революции», изданный в Париже в 1921 году, вождь большевиков В. И. Ленин, отдавая должное таланту автора, назвал Аверченко «озлобленным почти до умопомрачения белогвардейцем».
Его юмор преодолел границы
В Праге Аверченко прожил всего три года. Но по насыщенности и востребованности он побил все рекорды. Наверное, многие собратья по эмигрантскому перу ему завидовали: ведь он и его творчество нравились не только русским, но и чехам, полякам, немцам, румынам, сербам, болгарам. Его произведения переводились на многие европейские языки. Веселое остроумие писателя пользовалось успехом на многочисленных выступлениях Аверченко в Праге, Германии, Польше, Румынии, Болгарии, Прибалтике. Его оригинальный юмор преодолевал государственные границы и языковые барьеры.
Многие исследователи жизни и творчества Аверченко считают, что «пражский период» писателя отмечен ярко выраженным циничным отношением к действительности. При этом, как правило, приводится одна из последних, написанных в Праге, книг, само название которой «Рассказы циника» якобы за себя говорит.
Возможно ли категорично называть цинизмом горькую правду эмигрантской жизни, описанную талантливым сатириком? И разве не прав Аркадий Тимофеевич, изображая эмигрантов как людей, у которых все самое важное и прекрасное — уже в прошлом, настоящее — неопределенно, а впереди маячит неизбежный конец?.. «Циничной пройдохой» Аркадий Тимофеевич называет саму историю, которой и делать-то больше нечего, как только разыгрывать с людьми всяческие глупые штучки. А не так ли уж далек от истины талантливый писатель?.. Ведь только чувство юмора порой и помогает человеку преодолевать перипетии предначертанной Богом судьбы…
