— Что ты еще придумала?
— Хочу знать, чем занялся Тарас Шульговский после
смерти жены.
— Это я тебе и сам могу сказать — похоронами.
— Плохой повод для шуток, — одернула его
Вероника. — Можешь покрутиться среди людей, поспрашивать, а?
— Среди каких людей? — искренне возмутился
Рыськин. — Для того чтобы крутиться среди бизнесменов, я рожей не вышел. И
денег у меня нет на крутеж.
— Потолкайся среди служащих «Супервтора». Придумай
что-нибудь!
— Хочешь, чтобы я оставил тебя без надзора?
— Я буду дома, клянусь.
— Хорошо, я поеду, — проговорил Рыськин, всплеснув
руками. — Что остается делать бедному слуге, когда у барыни приступ
деспотизма?
— Бедному слуге остается подчиниться. Ось, только
поезжай прямо сейчас.
Рыськин вздохнул и сказал:
— Ладно, поехал. Туда — не знаю куда. Он еще поворчал в
коридоре, пока завязывал шнурки на ботинках.
— Если хочешь, — крикнула из комнаты
Вероника, — я подарю тебе одну из своих картин!
— Спасибо, не надо! — быстро ответил Ося и,
помолчав, добавил:
— Это слишком щедрый подарок.
Вероника вышла в коридор и увидела, что Рыськин стоит,
завороженно уставившись на длинную стену, плотно увешанную обрамленными
холстами.
— Скажи честно, что ты думаешь, когда смотришь на мои
работы? — спросила она.
Ося открыл дверь на лестничную площадку и ответил:
— Что ты долго болела.
Быстро выскочил и захлопнул за собой дверь.
Как только он исчез, с лица Вероники мгновенно сползло
оживленное выражение. Она легла на диван и потухшим взглядом уставилась в
потолок.
— Вот это я влипла так влипла, — тихо пробормотала
она. Ей не хотелось думать или двигаться, и она не думала и не двигалась до тех
пор, пока не зазвонил телефон.
— Это я, — сообщила трубка бодрым голосом
Рыськина. — Узнать удалось очень немного. После смерти жены Тарас
Шульговский сильно страдает. Его скорбь не демонстративна, но видна
невооруженным глазом. И вот такой еще удивительный факт. Каждую ночь, как
стемнеет, Тарас приезжает в редакцию журнала «Женский досуг» и по несколько
часов проводит в свежеотремонтированном кабинете жены. Что он там делает,
никому не известно. Женщины считают, что скорбит. А мужчины — что он там прячет
какие-то ценности или важные бумаги.
— Интересно, — пробормотала Вероника. —
Бумаги… Может быть, он прячет какие-то бумаги от своего партнера по бизнесу? А?
Надо бы посмотреть, Ося, чем он там занимается по ночам!
— Это я, что ли, должен поглядеть?
— Не ты, а я. Вернее, мы. Ты ведь все равно постоянно
рядом.
— Мне за это заплатили, — проворчал
Рыськин. — И как ты собираешься попасть в редакцию? Ну, допустим, те типы,
которые проверяют документы на этажах, ночью не несут службы. А вот внизу, на
входе, круглосуточная охрана, уж поверь моему опыту. Как ты просочишься внутрь?
— Это же элементарно! Мы придем в редакцию вечером, как
в прошлый раз, помнишь? И где-нибудь спрячемся. Ты должен быть знаком с этим приемом
благодаря мировому кинематографу.
— А потом придет Тарас, а мы ка-ак выскочим! —
дурашливо подхватил Ося.
— Мы не выскочим, а подсмотрим, что он будет делать.
Вдруг он оттуда звонит кому-нибудь? Или с кем-то там встречается? Тайно?
Рыськин закатил глаза:
— Женское детективное расследование! Может быть, ты
откроешь собственное частное бюро? Народ к тебе так и повалит. Особенно если ты
повесишь в холле парочку своих буратин с отрубленными головами.
— Я никогда не рисовала отрубленные головы! —
вознегодовала Вероника.
— Да? А что тогда висит возле зеркала: красное, с
растрепанными жилами, торчащими пучком из розовой трубы?
— Эта картина называется «Огненный танец». Надо же
такое придумать — отрубленная голова!
— Тебе надо сходить к психоаналитику.
— Сам туда сходи.
Вероника бросила трубку и пошла обуваться.
— А ты в курсе, во сколько редакция заканчивает
работу? — спросил Рыськин, встретив ее на лестничной площадке. Каждый раз
он обследовал подъезд, начиная с верхнего этажа.
— В семь. Это официально. Но вполне может случиться,
что кто-нибудь застрянет там после того, как все разойдутся. Так что нам
необходимо найти такое убежище, где не было бы тесно.
— А под каким предлогом ты вообще собираешься там
появиться? — не отставал от нее Ося.
— Скажу.., ну…
— Ну?
— Скажу, что Нелли Шульговская хотела сделать мой
снимок для обложки.
— Неудобно как-то пользоваться авторитетом покойной.
— Невинная ложь, — возразила Вероника. — И
все для того, чтобы отыскать убийцу той же Нелли Шульговской!
— Ну, допустим. А если они пошлют тебя подальше?
— Я и пойду, — кивнула Вероника. — И найду
какой-нибудь укромный уголок, где можно схорониться.
— В прошлый раз я не видел там никаких укромных
уголков, — заметил Рыськин.
— Значит, в этот раз мы должны под суетиться.
Глава 8
В этот раз у них все получилось настолько удачно, насколько
это вообще было возможно. Они спрятались в дальнем туалете возле лифта, где еще
не закончился ремонт, и благополучно пересидели там всех сотрудников.
Последний, кстати, ушел только в начале одиннадцатого.
— Хорошо, что это был не шкаф, — пробормотал
Рыськин, выходя в коридор и хрустко потягиваясь. — Представляешь, как бы
мы выглядели после шкафа?
— Иди сюда, — позвала Вероника и распахнула дверь
в уже знакомую комнату, где в прошлый раз ютилось большинство сотрудников.
Сейчас столы поредели, и вид у редакционного помещения был вполне
респектабельный.
— Помнишь, я сказала тебе, что Нелли Шульговской кто-то
угрожал?
— Ты ничего толком не объяснила.
— А теперь хочу объяснить. Благо у нас полно времени.
Представь себе, что это — стол Нелли Шульговской.
Вероника выбрала ближайшее рабочее место с компьютером и
симпатичным вертящимся стульчиком. Подошла поближе и положила руку на спинку.
— Ты, Ося, — Нелли Шульговская. Ты сидишь и
занимаешься делами. Садись! — предложила она.
Рыськин послушно сел и навесил шалашиком руки над
клавиатурой.
— Занимаюсь делами, — повторил он.
— А я — Кира Коровкина. Я только что приехала из Тулы.
У меня с собой чемодан на колесиках и сумочка, естественно.
