Группа под руководством товарища Сергея планировала ни больше ни меньше как покушение на премьера Столыпина. К ним присоединился специалист по изготовлению бомб под партийной кличкой Химик. Для соблюдения конспирации связь с ним должна была обеспечивать Лизонька, как человек, заслуживающий доверия, хотя она не являлась членом партии эсеров. Немаловажную роль сыграло то, что она ни разу не «засветилась» в полиции. Именно Химика увидел я, когда они вместе выходили из гостиницы, где тот остановился, и неправильно истолковал ситуацию. Лизонька после моего объяснения сильно покраснела, хотя и не перестала всхлипывать.
Потребовалось место, где можно было хранить взрывчатку, и на первых порах ее определили в подвал Лизиного дома, рассчитывая, что в доме статского советника полиция наверняка не станет ее искать. Я похолодел, услышав это, мне вспомнились галлюцинации во время болезни. Затем, по предложению Химика, революционеры сняли на окраине города дом, куда перенесли взрывчатку, там он и приступил к изготовлению бомб. У меня заколотилось сердце, как только я услышал, когда это произошло, — как раз во время моей болезни! Выходит, решение перенести взрывчатку из дома Лизоньки в другое место зависело от человека, который прикинулся бесом в моем бреду, и реальные события происходили параллельно с фантасмагорией, овладевшей мной в бессознательном состоянии!
Ее подруга Ксения перебралась жить в дом, преобразованный в лабораторию по изготовлению бомб, и Лизоньке больше не требовалось осуществлять связь с Химиком. Вскоре она как-то незаметно отошла от партийных дел, больше времени стала уделять учебе. Даже с Ксенией, переставшей посещать Бестужевские курсы, у нее нарушилась связь. О трагических событиях она узнала из газет.
Около трех часов дня переодетые в жандармскую форму товарищ Сергей и два его сподвижника в открытую явились на служебную дачу премьер-министра Столыпина, находившуюся на Аптекарском острове, но охрана заподозрила неладное и попыталась их задержать. Тогда боевики взорвали бомбы, лежавшие у них в портфелях, и это разорвало их всех на куски, разрушило дом и унесло жизни еще двадцати девяти человек, а тридцать пять человек были ранены.
— Ведь это так ужасно: погибли и они, и ни в чем не повинные люди, а Столыпин остался жив. — Лизонька смотрела на меня заплаканными глазами. — Пострадали трехлетний сынишка Столыпина и его шестнадцатилетняя дочь, она останется на всю жизнь инвалидом. И товарищ Сергей… Я даже не знаю его настоящего имени! Думаю, и полиция этого не узнает, ведь от них почти ничего не осталось! — В ее голосе появились истерические нотки, и, чтобы ее успокоить, я привлек ее к себе. Она не сопротивлялась и, перейдя на шепот, продолжила рассказывать: — Полиция вышла на след группы, окружила дом, где изготавливались бомбы, там как раз находились остальные члены организации. Они начали отстреливаться, а потом… Ужасный взрыв! Не знаю, они специально взорвали себя или это произошло случайно, но все погибли! Бедная Ксения! Ей было всего девятнадцать лет! Она была такая добрая и славная…
Я начал целовать ее лицо, глаза, а она будто не замечала этого. Мои губы встретились с ее холодными, напряженно сжатыми, она не отвечала на мои горячие поцелуи, но и не сопротивлялась. Ощущение было, что я целую куклу, а не живую девушку. По правде сказать, особого удовольствия я не получил, хотя давно об этом мечтал. Мне вспомнились горячие, заводящие и в конце концов сводящие с ума поцелуи Клавки, и я тут же одернул себя: сравнил поцелуи невинной девушки и проститутки! Немного успокоившись, Лизонька отстранилась и попросила проводить ее домой.
По дороге я поинтересовался:
— А что Химик? Какова его судьба? Мне кажется, что я встречал этого человека в детстве, и тогда его звали Николай Сиволапцев.
— Вы же знаете, что в целях конспирации у нас запрещено называть друг друга настоящими именами. Мне он известен как Валериан Григорьевич и Химик. Полагаю, он был вместе со всеми. И они погибли все до одного! — дрожа, ответила Лизонька и вновь всплакнула. — Ксения была совсем юной!
А я подумал: раз все погибли, то полиция уже не сможет выйти на Лизоньку и на меня как на имевших отношение, пусть и отдаленное, к боевой организации эсеров-максималистов. Так что все закончилось как нельзя лучше. Я уже никогда не узнаю, зачем потребовалось товарищу Сергею устроить меня в противочумную лабораторию, но это меня не беспокоит. Скорее всего, в дальнейшем он предполагал производить теракты с помощью возбудителя чумы, но ему в этом деле я был не помощник.
Почему-то не верилось, что террорист по кличке Химик, явившийся мне в бреду, он же знакомый мне с детства Николай Сиволапцев, на самом деле погиб. Терзало предчувствие, что он еще не раз встретится на моем жизненном пути.
Прощаясь, Лизонька горячо прошептала:
— Ожидаю вас послезавтра к нам на обед, я представлю вас своим родителям.
Я был весьма удивлен и даже начал что-то бормотать о ее отце, статском советнике.
— Мой отец очень любит меня, желает мне счастья, так что не будет мне перечить. Обязательно приходите, я буду ждать! — и она подставила мне губки для поцелуя, а потом жалостливо произнесла: — Как же это ужасно — умереть в девятнадцать лет! Мало что в жизни повидав и испытав!
По пути домой я решил навестить Клаву, ведь я был ее должником, да и ее прелести манили меня после длительного воздержания. У нее я получил несказанное удовлетворение и заплатил ей за обслуживание в борделе, показав тем самым, кто я и кто она!
Домой вернулся в отличном настроении: Судьба улыбнулась мне, и я ожидал от нее следующих подарков. Ангел у человека за правым плечом, а черт — за левым, но мне кажется, что они иногда меняются местами, и от этого не всегда человеку плохо. Роман о Страхе я напишу, когда почувствую, что готов.
Часть 2
Вы желаете знать дату вашей смерти?
— 1 —
— Как я понимаю, это ваш трофей из последней поездки в Турцию? — насмешливо спросил Олег, снимая со стены длинный, с легким изгибом нож в светлых ножнах характерной восточной формы. — Привезли японский кусунгобу вместо местного турецкого ятагана. Света, как ты допустила такое? Ведь кусунгобу — это нож для сеппуку!
— Не знаю, что за блюдо такое — сеппуку, готовить его я все равно не умею. Из-за этого кинжала я перенервничала, пока проходили таможенный досмотр, все же оружие, и могли быть неприятности, — припомнила Света и с осуждением посмотрела на мужа Андрея.
— Светуля, не волнуйся! Сеппуку готовить не придется, — успокоил ее Андрей, разжигая дрова в камине. — Харакири делать себе не будем.
— Господи, сохрани от такого! — вздрогнув, воскликнула Света.
— Олег показывает свое незнание предмета. Это не ритуальный нож кусунгобу, а малый самурайский меч, вакидзаси. Это можно определить даже по длине лезвия. Нож для сеппуку длиной около тридцати сантиметров, а тут целых полметра. — Андрей с удовольствием смотрел на то, как в камине разгорается пламя, все больше набирая силу и нагревая комнату. — У ножа для сеппуку лезвие намного короче, чтобы не задеть позвоночник при надрезе вдоль кишечника.
