Мое утреннее похмелье было ужасным. Как и в прошлый раз, я обнаружил рядом с собой обнаженную женщину средних лет, я знал ее в лицо — видел несколько раз в поселении. Обвисшие груди, дряблая, нездоровая кожа — неужели у меня с ней что-то было? Но не это ужаснуло меня. В нескольких шагах от себя я увидел бледное лицо Ревекки. Ее обнаженное тело обхватили волосатые руки Федора. Сознание вновь покинуло меня, я не помнил, что делал, лишь ощущал удары сердца, и огненные спицы раз за разом пронзали его.
Придя в себя, я увидел, как мне что-то протягивает женщина, открывая рот, словно жаба на болоте, исторгая бессмысленные звуки. Неожиданно окружающий мир вернул себе прежний облик, и я понял, что это Дарина протягивает мне кружку с клюквенным морсом, говоря при этом:
— На тебе лица нет, ты часом не захворал, брат?
Я выбил кружку из ее руки — красный напиток обильно смочил ее белую косынку и блузу, яркий, словно кровь. Я схватил ее за горло, прижал к стенке.
— Ты… Ты… — Во мне клокотала ярость, я горел желанием выплеснуть накопившуюся энергию. — Зачем ты ее?..
Дарина хрипела, пытаясь оторвать мои руки от своей шеи, при всем желании не в силах произнести хоть слово; от нехватки воздуха ее лицо покраснело, глаза, казалось, готовы были вылезти из орбит.
— Отпусти ее, — услышал я сзади голос Ревекки и сразу лишился силы, пальцы разжались, а Дарина стала жадно хватать ртом воздух.
Ревекка молча забралась на лежанку и, повернувшись ко мне спиной, затихла.
— Я тебя прощаю, брат во Христе. — Дарина обрела голос и понемногу приходила в себя. — Без веры здесь трудно. Теперь сестра Аврея приобщилась к нашему кораблю, стала одной из нас. А вот ты еще совсем слаб духом. Но это поправимо, нужно только время.
Она достала из сундука одежду и, повернувшись ко мне спиной и обнажившись по пояс, начала переодеваться. А я, сев за стол, уронил голову на руки и заснул крепким сном, мечтая, проснувшись, оказаться как можно дальше отсюда.
После пробуждения окружающий мир был прежним — хмурым, серым и безжалостным, но я уже был другим — мертвым. Мертвыми были и снующие вокруг меня особи, которые лишь прикидывались живыми, копируя некоторые повадки живых. Но теперь я знал правду и прилагал усилия, чтобы не выделяться среди них. Я уже не боялся того, что Федор прочтет мои мысли, — какие мысли могут быть у мертвого? Видно, он это понял и недовольно скривился, когда я потупился под его взглядом. Я же, в свою очередь, прочитал его мысли: «Затих барчук, наверняка что-то замыслил. С завтрашнего дня сам им займусь — тут такой случай, что Дарина и Евлампий не справятся. А девку он привел знатную — девицей оказалась. Ну а барчук-дохтур — просто лопух».
Когда солнце скрылось за горизонтом, я вернулся в дом. Ревекка по-прежнему лежала на печи, отвернувшись, Дарина накрывала на стол. Ужинали втроем: я, Григорий и Дарина. Ревекка так и не слезла с печи, как Дарина ее ни уговаривала. После ужина Григорий ушел на очередное радение, а я и Дарина разошлись по лавкам — спать. Я закрыл глаза, желая поскорее очутиться во власти сновидений. Я давно понял: сновидения — это не фантасмагория, не сказка, а возможность общения с высшими силами. Они могут по-разному сообщать, что нас ждет в будущем, но им можно и заказывать свое будущее, платя за это определенную цену, конечно, не деньгами.
За письменным столом из орехового дерева, покрытым зеленым сукном, сидел тощий мужчина в котелке и неизменной серой клетчатой тройке. Я сразу его узнал — это был студент Сиволапцев из моего детства, он же товарищ Лизоньки по революционной борьбе — Химик, заставивший меня приревновать к нему мою любимую, а затем являвшийся в моем чумном бреду, предлагая мне жизнь и Лизоньку в обмен на душу. Сиволапцев снял очки, поднял на меня глаза, большие, навыкате, с малюсенькими зрачками-точками, которые мгновенно раскалились докрасна, когда наши взгляды встретились. В его глазах не было ничего человеческого, животного тоже не было; возможно, так смотрят насекомые, а скорее всего, пришельцы из иного мира.
— У тебя снова проблемы, — сочувственно произнес он.
— Я хочу вместе с Ревеккой немедленно покинуть этот остров… Готов заплатить!
— Заплатить? Чем?! Твоя душа давно у меня, иначе бы твой прах покоился в библиотеке противочумной лаборатории в симпатичной урночке, рядом с урнами с прахом докторов Шрейбера и Турчанинова-Выжникевича. Я выполнил твои условия и нисколько не виноват в том, что прежний, привычный мир рухнул, Лизонька предпочла другого, а ты оказался здесь.
— Неужели у меня нет ничего такого, что бы тебя заинтересовало? — прохрипел я, осознавая безысходность ситуации.
Нелюдь в котелке на меня внимательно посмотрел и радостно воскликнул:
— Есть! Души твоих потомков! Всего-навсего одна душа в тридцать лет, а ты приобретешь бессмертие, но только до тех пор, пока будет выполняться это требование — одна душа в тридцать лет!
— Изыди, сатана! — прорычал я, замахиваясь на него, но движения мои были замедленными и бессильными.
— Тебе самому и делать-то почти ничего не надо, — рассмеялся мужчина в котелке. — Возьмешь топор в дровянике и выберешься со своей очередной зазнобой с этого острова. А вот этот нож вместе с магическим ритуалом позволит тебе не только поражать плоть, но и передавать душу мне. Ты вот не знаешь, а Лизонька после той ночи с тобой понесла. Да, именно от тебя, а не от любовничка своего, как она думает. Причем двойню. Так что бери ножичек.
Он указал на нож, лежащий на столе, — длинное блестящее лезвие и костяная ручка, покрытая какими-то знаками.
— Изыди, сатана! — На этот раз и голос мой был слаб, так что возникало сомнение, то ли я сказал, что хотел сказать.
«Бежать!» — промелькнула мысль, я развернулся и, словно превозмогая встречный ветер, которого на самом деле не было, попытался побежать, но смог лишь едва передвигать ногами, вконец обессилев.
— Не забудь, топор в дровянике! — издевательски закудахтал голос за спиной.
Я проснулся в холодном поту от приснившегося кошмара. В доме с наглухо закрытыми окошками было душно, захотелось пить и глотнуть свежего воздуха. Я встал, в темноте на ощупь пробрался к входной двери и, громко скрипнув ею, вышел на крыльцо.
Стояла глубокая ночь, тусклый свет убывающей луны с трудом пробивался сквозь туманную дымку, но его было достаточно, чтобы различать окружающие предметы. Тишину нарушали лишь одиночные сонные кваканья лягушек и гул голосов, доносившийся со стороны дома Федора. Я пересек двор и оказался у дровяника. В чурбане, на котором кололи дрова, торчал топор.
«Неужели так просто — взять топор и… оказаться на воле?» — с усмешкой подумал я и взялся за топорище.
— Не иначе как дров решил наколоть среди ночи? — послышался за спиной язвительный голос Дарины. — Неужели не умаялся за день?
— Ты что, следишь за мной?! Шпионишь?! — вскинулся я, чувствуя, как во мне закипает злость.
Ведь не иначе как она донесла Федору, что Ревекка поправилась, и тот решил поглумиться над девушкой.
