— Да, первую записку я нашел где-то в апреле. Еще снег лежал. Выхожу я во двор, а там Барон из себя выходит. Подхожу я к нему и вижу, как за оградой стоит крест. Простой такой, из двух молоденьких березок сооруженный. Срубили их, между собой связали и перед моим домом поставили. Ночью он появился. Да, так вот, крест и на нем распятый заяц.
— Б-р-р! — передернуло Костика. — Мертвый?
— Уж как есть мертвый и в крови. И в пасти у бедного животного записка следующего содержания: «Гнида, верни то, что взял».
— А что вы взяли?
— Тогда я понятия не имел, о чем речь. Но неприятно мне, конечно, здорово стало. Поискал я шутника, а потом выкинул крест, зайца дохлого закопал, а записку на всякий случай оставил. Где-то неделя спокойно прошла, я уже забывать начал, вдруг новая неприятность. На этот раз не удалось мне от Наты спрятать, она увидела, крик подняла. Прибегаю, на соседнем дереве висит дохлая ворона, а на шее у нее табличка. И на табличке снова надпись: «Убирайтесь, пока живы». Еле убедил Нату, что это дети шутят. И снова неделя затишья. А потом посыпалось. Что ни ночь, то новая записка. То на заборе, то на деревьях, то просто на земле. И все с одинаковым содержанием, мол, верни, что взял. Не твое, не трожь. Убирайся, а то будешь дохляком. Всего числом семь было мне таких посланий. Иногда с дохлым зверем или птицей прибывало, иногда просто с какой-то дрянью, например в старой окровавленной тряпке или с куском собачьего дерьма.
— И вы ни разу не поймали шутника?
— Пытался. А потом догадался, что нужно сделать. Ночью я калитку всегда закрываю, а здесь оставил открытой. И Барон ночью, как мне кажется, того шутника погонял. Следы крови я нашел и порванную одежду.
— И все прекратилось?
— Писем с угрозами больше не было. Но зато в меня начали стрелять.
— А почему вы именно на священников думаете?
— На кого же еще? И по времени совпало. Они как появились у меня в первый раз и отказ от меня получили. Тогда и письма с угрозами посыпались.
Костик не знал, что и сказать. Как-то не вязалось в его представлении одно с другим. Пусть священникам и не терпелось выжить строптивого художника с лакомого участка, но чтобы так грязно действовать? Запугивать его, а потом и вовсе пытаться убить. Что бы там ни говорили о батюшках, Костик был уверен, что на такое гнусное дело они не способны. Не их уровень. Мелко и как-то очень уж отвратительно.
— Какие-то уголовники получаются.
— Вот! — обрадовался Виктор. — А я о чем! Нужно вывести их на чистую воду, чтобы остальным вида не портили. Но теперь-то они доигрались! Пока в меня стреляли, Антон Степанович дела открывать не хотел. Все твердил, что мне мерещится. Но Евгений Васильевич — это уже совсем другой уровень. Никто не станет слушать, что священники в меня хотели попасть. Подстрелили-то они его!
— Может, это кто-то другой действовал.
— Они! Точно тебе говорю, они это!
Художник спохватился:
— Да, я ведь чего к тебе пришел. Мне же самому с утра уже следователь звонил. Просил, чтобы я со своими свидетелями был бы готов подъехать к нему сегодня не поздней полудня. Съездим?
— Опять? — нахмурился Костик. — Вчера же целый день нас мурыжили. Мало им?
— Значит, снова надо. Какие-то у них новые факты появились.
Если новые факты, Костик был готов поехать.
— Ты как? Вове сам скажешь, чтобы он собирался, или мне к нему прогуляться?
— Я скажу.
— Тогда я пойду домой, а вы подтягивайтесь. Поедем на моей машине, так будет удобней всего.
Виктор пошел назад, а Костик отправился к Вовану. Поселок уже просыпался. В уличной пыли в поисках чего-то вкусненького кудахтали куры. Утки парочками, переваливаясь с боку на бок, шлепали к речке, где для них была обустроена специальная запруда, полная теплой воды и вкусных ракушек и улиток. Стадо коз отправилось на выгон, а вместе с ними и единственная на весь поселок корова — Красавица. Этой весной у Красавицы родились два теленка — бычок и телочка. И теперь оба малыша бежали следом за мамой, смешно раскидывая ножки.
По дороге Костик столкнулся с дядей Севой, который отправлялся в очередную экспедицию по окрестностям. Дядя Сева был на машине, но, увидев Костика, остановился и поговорил с мальчиком.
— Виктор признался в том, что это его стамеска.
— Ага! Признался! И как он объясняет, как она взялась на месте преступления?
— Никак не объясняет. Сам в недоумении. Говорит, что стамеску у него украли.
— Кто?
Костик подумал и сказал, что художник во всем подозревает монахов — будущих насельников нового монастыря.
— Им так не терпится поселиться в этих местах, что они на все готовы, лишь бы своего добиться. Пытались запугать Виктора — не получилось. Стреляли в него — не испугался. Теперь собаку его изуродовали, намекают, что следующим может стать он сам или его жена.
Дядя Сева бедам художника посочувствовал, но сам помочь ничем не мог. И каждый отправился дальше по своим делам.
Костик вскоре добрался до Вована и разбудил приятеля. А это, надо сказать, было делом совсем непростым. Потому что набегавшийся за два предыдущих дня Вован спал сегодня так крепко, что превзошел даже самого себя. Ну хоть из пушки у него над ухом пали. И хорошо, что Костик не пустил Виктора будить приятеля. Ничего бы у художника не вышло. Даже видавшему виды Костику пришлось туго.
Он пробовал и трясти приятеля за руки и за ноги, и свистеть ему в ухо, и петь. Он даже набрал на сотовом номер Вована, надеясь, что того разбудит поступивший вызов. Но не тут-то было. Ничего не помогало вернуть Вована к нормальной жизни. Костик добился лишь того, что перебудил всех домочадцев Вована, которые собрались на пороге и дружно выразили Костику свое неодобрение из-за поднятого им шума.
Но Вован — цель всех усилий Костика — упорно продолжал спать.
— Ты водичкой на него полей, — наконец сжалилась над Костиком восьмидесятилетняя старушка, приходящаяся Вовану прабабушкой. — Холодненькой. Пойдем, миленький, я тебе дам.
Она ловко извлекла из колодца ведро воды и вручила его Костику.
— Так прямо и лей, — велела ему старушка. — Все лей, не жалей. Иначе этого соню не разбудить.
Костик вылил на приятеля половину ведра, прежде чем Вован зашевелился. На исходе второй половины он открыл глаза и безмятежно уставился на приятеля.
— А-а-а… Это ты, — пробормотал он, пока водяная струйка разбивалась о его голову и мелкими брызгами оседала на постели. — А я думал, это бабуля Оля пришла меня будить.
После этого Вован встал, утерся, деловито развесил мокрое белье на просушку, и вдвоем ребята вернулись к Костику. Умываться и вообще принимать какие-либо водные процедуры Вовану было уже не нужно. И друзья решили, что позавтракать будет лучше у Костика, потому что его бабушка здорово вкусно готовит. Во всем селе мало кто может сравниться с ней в этом деле. А заодно можно будет расспросить и Таню о ее ночной прогулке и о том, что ей удалось узнать о планах монахов на будущий монастырь.
