Грабителем, посеявшим в округе страх, оказался пятидесятидвухлетний житель города Томска, нигде не работающий и трижды судимый гражданин Сушков Иван Алексеевич. По какой причине он получил кличку «дядя Леша», в документах указано не было. Но человек этот числился опасным, на его счету было несколько доказанных эпизодов с ограблениями, в том числе и повлекшими человеческие жертвы.
— Грабитель и убийца. Мы еще легко отделались. Никто всерьез не пострадал.
— Не говори гоп, пока не перепрыгнешь. Преступник еще не пойман. Шатается по округе, как медведь-шатун. Такой же опасный зверь.
— Интересно, а что гражданин из Томска делает у нас? Что ему дома не сидится?
— Может, наказание где-то в наших краях отбывал?
Выяснили. Освободился Сушков всего неделю назад. Но произошло это в Магаданской области.
— Ничего себе! Ближний путь! Из Магадана и к нам! Родной Томск и то поближе будет.
— Что-то его сюда влекло. И очень сильно.
— И что же?
— Может, этот Вячеслав? Неспроста же Сушков так рвался в Бобровку.
С этой целью был призван житель Бобровки — Вячеслав Михайлович Астафьев. Ему предъявили фотографию, потом портрет, потом дали жизнеописание гражданина Сушкова, но Астафьев от такого знакомства открестился обеими руками.
— Что вы! И знать не знаю, и ведать не ведаю, что это за персонаж такой по мою душу выискался? Уверены, что ко мне шел?
Нет, такой уверенности у полицейских не имелось. Ведь и Костик говорил, что дядя Леша не признал в полученном описании своего знакомого и сказал, что ему нужен другой Слава. А какой такой другой? Из более или менее постоянно обитающих в Бобровке жителей Вячеславов больше не имелось.
— А что, если пошуровать среди знакомых этого Сушкова? Может, среди них Слава найдется?
— Где же их найдешь, этих знакомых?
— Жена у Сушкова имеется?
— Нет. Официально не женат и женат никогда не был.
— Дети?
— Не числится таковых.
— Другие родственники есть?
— Если и есть, то о них ничего не известно.
Одинокий волк, никому не нужный и никем не привечаемый.
— Подельники у него, в конце концов, есть?
Вот подельников у гражданина Сушкова имелось предостаточно. С них и было решено начать завтрашнее расследование, потому что большая их часть проживала в городе Томске, куда и был сделан соответствующий запрос. Ответ должен был прийти только завтра. А на сегодня все отделение полиции решило, что с них достаточно. Сотрудники чувствовали, что буквально валятся с ног.
Такой объем работы был непривычен для их тихой местности, где преступления случались один, от силы два раза в год, да и то случались на почве бытовых ссор, имели массу свидетелей и потому расследовались по горячим следам, или же, что случалось чаще всего, и вовсе имела место явка с повинной, когда вчерашний преступник, протрезвев, наутро осознавал содеянное, ужасался и спешил с покаянием в родную полицию, с радостью принимая заслуженное наказание.
Но не таков был нынешний подозреваемый. Гражданин Сушков был не из тех, кто торопится с раскаянием. Чтобы заставить его раскаяться, сперва нужно было этого типа еще поймать.
На другое утро Костик проснулся с ощущением чего-то крайне важного, что не успел еще сделать. Он стал думать, но мысли слегка сбивались из-за плавающих в комнате ароматов. Из кухни доносился запах поджаренного бекона. Видимо, бабушка решила побаловать внучка за перенесенные им вчера испытания не только вкусным, но и калорийным завтраком.
Но несмотря на соблазнительные ароматы, в животе у Костика прочно поселился какой-то неприятный холодок, мешающий наслаждаться жизнью и ее радостями.
— Что, — заглянула к нему в комнату бабушка, — проснулся, разбойник? Заставил же ты нас вчера поволноваться. Сиди сегодня дома.
— Бабушка!
— Что? — насупила брови бабушка. — Я сказала, дома сиди. Нагулялся, поди, вчера. И в лесу поблуждал, и от бандита побегал, и в полицию покатался. Сиди теперь дома. Отдыхай.
Костик искоса посмотрел на бабушку. Есть шанс, что он сумеет ее переубедить? Но вид у бабушки был решительный и непреклонный. Очки она сдвинула высоко на лоб, движения резкие и порывистые, обычно безупречно причесанные волосы сейчас находятся в полном беспорядке. Понятно, что бабушка вчера пережила неприятные часы и ни за что не хочет сегодня их повторения.
— Все нервы мне растрепал. Дома сиди!
Но сидеть дома в такой прекрасный летний день под бдительным присмотром бабули — это тоже не вариант.
И Костик просительно произнес:
— Бабуль, я не буду просто так болтаться по округе. Я в музей сегодня хотел сходить.
— Это еще тебе зачем?
— Бабушка, зачем в музеи ходят? Интересно там.
Бабушка подозрительно взглянула на внука.
— С Вовкой пойдете?
— Можно и с Вовкой. А что?
— Что-то я раньше за тобой этого интереса к музейным коллекциям не замечала. Ты и зимой, когда на улице холод, по музеям не больно-то шастал. А уж летом… Признавайся, снова что-то со своим Вовкой затеваете? Снова нервы мои есть будете?
— Нет, — замотал головой Костик. — Честное слово, нет.
Но бабушку и это не убедило.
— Сиди дома! — заявила она. — Целей будешь!
И шмякнула перед внуком сковородку, на которой шкворчала и пузырилась яичница из трех больших индюшачьих яиц, прикрытых сверху целой горой жареного бекона. Отдельно бабушка подала тосты из ржаного хлеба, как любил Костик, чуть смазанные по корочке чесночком с солью. В другое время Костик бы умял все это за один присест, а тут с ним прямо что-то случилось. Сидел, ковырял вилкой и не чувствовал никакого желания завтракать.
— Я тебе помогу?
Таня подсела к нему и вилкой отложила к себе на тарелку большую часть всей еды.
— Угощайся. Хоть все съешь.
— Не откажусь.
У Тани аппетит был отменный. Костик исподлобья наблюдал за теткой. И чего это она такая веселая? Вроде как вчера на свидание ее не приглашали. Дома была, когда он вернулся. И ночью не уходила. Внезапно Костика осенило:
— Таня! Что же ты яичницу-то ешь! Да еще с беконом.
— А что такое? — с набитым ртом спросила у него тетка.
— Сегодня же среда! Тебе поститься нужно.
Таня на мгновение замерла, а потом махнула рукой и продолжила жевать. И аппетит у нее ничуть не ухудшился.
— Ерунда все это, — сказала она, прожевав. — Я вчера прочитала, что один замечательный святой, звали его Иоанн Дамаскин, еще в восьмом веке сказал, что если бы в посте главное было то, что мы едим, то коровы первыми бы стали святыми.
