— Нисколько, — вздохнула я. — Хотя прочла очень много произведений поэтов прошлого и современности. Ваши стихи я тоже читала, герцог Альбино.
— А читали ли вы сонеты Дионисия Литанского?
— Да, — я кивнула. — Не могу сказать, что они произвели на меня неизгладимое впечатление.
— Отчего же? Что дитя вроде вас может понимать в поэзии и сонетах?
— Я и не понимаю, — пожала я плечами. — Я ощущаю. Поэзия — это математика, герцог, ритм, размер, граница, оковы. Настоящее стихотворение — это математическая формула или геометрическая проекция. Неумение соблюсти форму и точность губит стихотворение, оно становится мертвым. У мэтра Дионисия мертвые стихи, он совершенно не умеет обращаться с полифонией и тоникой.
— Ба! — герцог откинулся на бархатную спинку сиденья, и в его глазах промелькнуло что-то похожее на уважение. — Да кто передо мной? Монастырская воспитанница или литературный критик? Где вы навострились так выражаться, милочка?
— Нас учили анализировать стихи на уроках изящной словесности, герцог Альбино, — молвила я снисходительно. — В нашем будущем нас ждало общество, где от нас ждали подобных знаний. Нас еще и учили писать стихи…
— Представляю себе!
— Но в этом нет ничего сложного, если помнить о математике.
— А как же полет мысли, вдохновение?
— Их всегда можно подчинить логике. По-моему, вдохновение выдумали те, у кого не хватает таланта логики и рациональности, герцог.
— Интере-есно… Я вот как раз читаю новый сборник стихов Дионисия Ливанского и, как вы изволили заметить, весьма возмущаюсь. Не только полным неумением отличить анапест от дактиля, бедной рифмой и длиннотами. Чем больше я читаю, тем более мне кажется, что сей поэт — мучитель слов, заточивший их в застенок своего убогого мозга и терзающий их во имя собственного удовольствия и славы. Лучше б он стал путешественником!
Я хихикнула:
— Да, и на каких-нибудь Огненных островах, полных дикарей, его принесли бы в жертву кровавому божеству или просто зажарили на вертеле. Но тогда вам некого было бы критиковать, герцог Альбино!
— О, — махнул рукой герцог. — Таковые всегда найдутся. Ваше счастье, дитя, что вы всего лишь девочка, а не прославленный поэт современности. И вам не шлют ежедневно письма и посылки со сборниками стихов, рукописями и прочей белибердой, коей заполнена целая комната в моем замке. И увы, я не могу это просто отправить на растопку камина! Я вынужден все прочитывать и составлять мнение о каждом писаке, возомнившем себя поэтом.
— Но зачем вам столь тяжкое бремя, герцог?
— Его возложил на меня король, который, как известно, является почетным председателем Старолитанской литературной академии. Вообще-то, это его работа, но, разумеется, августейший не станет тратить на нее время. Он поручил сие мне, как первому среди первых. И сколь бы я ни ворчал, я все-таки несу это бремя с терпением — вдруг среди россыпи этих слов найдется что-то по-настоящему великолепное, талантливое, даже гениальное? Если это будет новый Овидий, Гораций либо…
— Альбино Монтессори?
— Хм, ну хотя бы. Впрочем, отложим Дионисия. Вы развлекли меня, Люция, и настроили на благожелательный лад. Лучше раскройте вашу тайну: вы сами пишете стихи?
— Избави Исцелитель, герцог! Никогда!
— Но вы так хорошо охарактеризовали поэзию, как математически точную науку, как свойство разума.
— Да, я понимаю поэзию. Настолько хорошо, что не имею ни малейшего желания экспериментировать в этой области. Это для меня слишком просто.
— Ну, например.
— Что?
— Сочините сонет прямо сейчас. Или экспромт-катрен.
— Извольте.
Я подумала минуту, а потом продекламировала:
Чтоб рассеять дорожную скуку,
Я поэзию чту как науку,
Но попутчик со мной не согласен
И поэтому слишком опасен.
Герцог рассмеялся.
— Очень мило! Если не считать рифмы бедными, а смысл не соответствующим действительности. Кстати, взгляните в окно: мы почти на месте.
Я выглянула в окно и увидела, что наша карета приближается к огромному замку, окруженному защитным рвом и насыпным валом. Я услышала звон колокола.
— Кастелло ди ла Перла приветствует нас, — пояснил герцог Альбино.
— Замок Жемчужины? — удивилась я. — Ах да, вспомнила: ваша первая книга стихов так и называлась — «Жемчужина».
— Верно. У вас хорошая память.
— Не жалуюсь.
— Что ж, надеюсь, вам понравится место вашей будущей работы.
С грохотом опустился подъемный мост, и карета въехала в обширный двор замка. Отворилась дверца, и я увидела два ряда слуг, выстроившихся по обе стороны алой ковровой дорожки. Напротив кареты стоял высокий худощавый старик в сиреневой ливрее, обшитой золотым позументом. Он низко поклонился:
— Добро пожаловать домой, ваша светлость!
— Спасибо, Фигаро.
Герцог вышел из кареты и подал мне руку:
— Это госпожа Люция Веронезе, компаньонка моей дочери.
Еще один поклон:
— Добро пожаловать в замок, госпожа.
Герцог и я шли сквозь строй кланяющихся слуг, и Альбино говорил, поддерживая мою руку:
— Фигаро — мой домоправитель, но вопросы вашего размещения в замке решит экономисса. Ее зовут Сюзанна.
Я шла, оглядываясь по сторонам, и поражалась тому, как огромен был замок. Мы прошли через внутренний двор и оказались в холле — большом круглом зале, поддерживаемом резными мраморными колоннами. На верхние этажи замка уходили две широкие лестницы, по ним же можно было подняться на галерею, опоясывающую холл поверху. Множество гобеленов и рыцарских знамен украшало стены замка.
— Кастелло ди ла Перла — один из лучших замков Старой Литании, — чуть наклоняясь ко мне, сказал домоправитель. — Его величество, охотясь в здешних местах, изволил дважды посетить замок, и о том сделана запись в памятной книге.
— Чудесно, — прошептала я. Не потому, что здесь бывал король, а потому, что замок действительно был прекрасен. Он словно сошел с картинки в рыцарском романе, так все в нем было совершенно, изящно, соразмерно и гармонично. Стихотворение, поняла я, замок напоминает мне стихотворение. Да не какое-то там, а трехдольник, анапест! Так чередуются колонны, плитки в мозаике, светильники на стенах и потолке! Тот, кто создал этот замок, понимал толк не только в архитектуре, но и в поэзии!
— Люция, — голос герцога вернул меня к действительности. — Прошу вас познакомиться с госпожой экономиссой моего замка. Ее зовут Сюзанна, но вы должны обращаться к ней «метресса». От благорасположения госпожи Сюзанны зависит мягкость ваших тюфяков в кровати и свежесть яиц, поданных к завтраку.
