— Оливия, это очень красиво, честно! Я никогда не думала, что можно написать стихи без размера и рифмы, но вот — ты же написала…
— Такие стихи пишут галлыды, — отмахнулась Оливия. — Они называются верлибр — свободный стих. Папаша мой считает верлибр низким стилем, а я вот, видишь, взяла и написала.
— Вот и прекрасно! — вдохновилась я. — А еще у тебя верлибры есть?
— Ну, допустим. Но тебе читать не буду, даже и не проси! И не надейся! Это сейчас меня от солнца разморило, а в замке я тебе страшно отомщу за такую откровенность.
— Согласна, — кивнула я. — И если уж мне все равно отдуваться, скажи, кого ты подразумеваешь под настоящим другом?
— Не тебя, даже не надейся!
— Но ведь и не Юлиана? А может, это пшепрашамский кнежич Мильчик Кошакович, что еженедельно шлет тебе нежные письма, надеясь на брак и герцогское наследство?
— Ой, меня сейчас вырвет! Хоть кнежича не поминай! Фу-у! Люция, считай, что это мое поэтическое воображение. А может, это я сама себе лучший Друг…
— Нет, сама себе ты лучший враг.
— Тебе я тоже враг, не забывай. Подлый и жутко коварный. Когда я окажусь в непосредственной близости от моего костыля, твоя спина станет подтверждением этих слов.
— О да, избейте меня, жестокая герцогиня!
Хохоча сами не зная отчего, мы повалились на траву.
Святая Мензурка, как же хорошо было кругом! Какие нега и благодать разливались в воздухе! Какие ароматы струились от цветов и марлезонского сыра! Обожаю марлезонский сыр!
— Послушай, — вдруг толкнула меня в плечо Оливия. — Что это?
— А? — удивилась я.
— Слушай внимательно, балда! — Оливия уже настроилась на очень серьезный лад. — Вот опять, слышишь?!
— Подожди… Да, что-то странное.
У меня вдруг пропало все мое бесшабашное настроение. Этот звук… Он был не похож ни на какие другие. Я даже не могла его сопоставить со всеми звуками, которые слышала. Но больше всего…
Больше всего этот звук напоминал скрежет, с которым открывается старая, заржавевшая дверь.
— Дверь? — удивилась я.
— То-то же, — Оливия выглядела испуганно. — Если это дверь, то где она? Что она открывает? И, судя по звуку, это не просто дверь, а здоровенная дверь! Только не вздумай зассать и кинуться в замок под крыло к моему папаше! Мы должны выяснить, что произвело такой странный звук!
— А здесь точно нет больше никаких замков, поместий, крепостей?
— Насколько мне известно, нет. А-ах! Ты думаешь, что этот звук издают враги отца, решившие осадить наш замок?!
— Вряд ли приличные враги станут издавать столь неприятный звук. Это прямо беспредел какой-то!
— Предел… Люция, насколько мне известно, границы владений герцогства Монтессори с запада оканчиваются рекой Фортунатой…
— Река удачливых… — перевела со старолитанийского я.
— Да, погоди. Звук шел с запада. А вдруг…
— Что?
— Это враги, пришедшие по воде. Может быть, это вражеские корабли. Фортуната — речка большая.
— Против твоего отца может выдвинуться флот? Внутренний литанийский флот?
— Почему только литанийский? Фортуната выходит в море Спокойствия. А там берега Пшепрашама и Славной Затумании!
— И эти замечательные государства враждуют против поэта Альбино Монтессори?!
— Почему обязательно государства? В Пшепрашаме каждый приличный кнежич имеет флот и армию, у них междоусобная война! Там даже медведей забривают в регулярные войска, я читала! И Славная Затуманил собачится с кем только ни попадя… Так. Сворачиваемся и едем.
— Куда? В замок?
— Туда позже. Сначала к реке.
— Ты рехнулась, Оливия? А если там уже высадился враг?! Вот им будет радость — захватить в плен дочку герцога и стребовать за нее выкуп! Не дури. Садись в двуколку и скачи домой что есть силы. А я побегу к реке.
Оливия зло сверкнула глазами. Она понимала, что я права, но не хотела сдаваться сразу.
— Побежит она к реке… Тут приличное расстояние.
— Ничего, я быстро бегаю. Держать все время на запад?
— Да.
— Тогда вперед. Нечего рассусоливать.
Я чуть ли не силком усадила Оливию в повозку, проверила, хорошо ли затянуты подпруги, крепки ли колеса и хлопнула в ладоши:
— Давай, герцогиня!
— Ты чертовка, Люция! — рыкнула экселенса Монтессори.
— Сама такая. Я не двинусь с места, пока ты не уедешь.
Оливия еще раз рыкнула, хлестнула лошадей, и те рванулись с места, не ожидая такой развязки мирного дня.
— О Исцелитель, пусть она не вывалится, — с тоской прошептала я. — Дурища лысая.
Когда повозка скрылась из виду, я развернулась на запад и побежала. Главное — соблюдать точное направление, а с этим у меня все в порядке. Где-то через полчаса быстрого бега (я не могла остановиться, ноги словно несли меня сами) я почувствовала запах воды, водорослей и цветущих камышей. Фортуната была близко.
На дороге у меня оказалось громадное кукурузное поле, я вошла в него и словно ослепла. Со всех сторон были одинаковые ряды высоких кукурузных стеблей, и если бы не мой внутренний компас, я бы так и осталась на месте, мечась по кругу. Я сбавила скорость и перешла на шаг, стараясь бесшумно проскальзывать меж стеблей. Вдруг меня прошиб пот, ужасный, липкий, — это был страх. Мне показалось, что в любую минуту передо мной появятся рейтары Пшепрашама или затуманские пэры, нагруженные алебардами, мечами и арбалетами. Вот только сейчас мне не хватало паники!
Я остановилась и сжала кулаки.
— Прекрати, — сказала я себе. — Не падай раньше выстрела. Я спокойна. Я совершенно спокойна. Я абсолютна спокойна. Медленный глубокий вдох и резкий выдох. Вперед.
Я перестала следить за временем и сосредоточилась на своих шагах. Где-то на шесть тысяч девяносто девятом шаге я оказалась на берегу Фортунаты. То есть я видела берег через решетку кукурузных стеблей.
И обозримый берег был совершенно, абсолютно пуст.
То есть на нем не было даже травы. Она исчезла, оставив большой квадрат иссохшей, потрескавшейся земли. И трещины были тоже немаленькими. Из них струйками вырывался горячий пар. Я почувствовала, как он горяч.
И он пах тухлыми яйцами. То есть сероводородом.
Откуда оно взялось у меня в речи, это глупое «то есть»?! О черт, о чем я!
Глава седьмая
Нам не верят
У людей слишком развито воображение.
Поэтому я всегда благословляю людей не воображать.
Это может плохо кончиться.
