— Стоять!
— Экселенса, прости, я разбудила тебя…
— Ну-ка повернись, кто бы ты ни был! Люци?! Какого дрына ты напялила на себя кружевной чепец? Я подумала, что это смерть пришла за мной, типа вся в белом!
— Просто у меня для тебя есть сюрприз! — я улыбнулась и сняла чепец.
С минуту Оливия молча созерцала мою бритую голову, а я с наслаждением наблюдала за тем, как развиты лицевые мышцы у моей госпожи. Наконец Оливия выдохнула:
— Чтоб мне выйти за Себастьяно, ты побрилась!
— В наблюдательности тебе не откажешь, — рассмеялась я. — Верни на место свою нижнюю челюсть и скажи: мне идет?
— Как веревка висельнику. Какого дрына, Люция? Ты меня всегда убеждала, что брить голову — это для девушки неприлично и все такое, и вдруг сама стоишь передо мной с головой, лысой, как колено!
— Я просто тобой манипулировала.
— Манипулировала?!
— И не выманипулировала. К сожалению. Вчера ночью я полностью осознала, что ты — моя госпожа и я должна поддерживать тебя во всем вплоть до внешнего вида. Так что получается, что это ты манипулировала мной. Подсознательно.
Оливия торжествующе ухмыльнулась — эта мысль ей понравилась.
— Ну вот, теперь, когда мы сказали друг другу горькую правду, дай я переверну тебя на живот и займусь массажем.
— Люци, ты массируешь меня, как коновал!
— О? У тебя был такой интригующий опыт?
— Тьфу! Просто это бесполезно. Спина все равно останется кривой и будет болеть, и все эти мази и притирания — как евнуху жена… Ай-й! Больно же! Коровища!
— Вторые сутки слышу про коровищу. Похоже, у тебя воспаление межпозвоночных хрящей.
— Это у тебя воспаление — всего мозга сразу! Ай! Когда-нибудь я убью тебя, Люци!
— Всегда пожалуйста, но не раньше, чем я сделаю массаж.
— Ты лопоухая уродина, я давно хотела тебе это сказать, ты…
— Голову вот так, пожалуйста. Расслабься. Так кто я там еще?
— Коровища уже была?
— Да.
— Ты гнусная растлительница юных Себастьянчиков!
— А ты пьяница, у которой от запаха винного погреба начинается нервная икота.
— Сложно, не поняла. А ты — толстозадая пивная бочка!
— А ты — ночной кошмар золотарей! Твой горшок неисчерпаем!
— А ты… Что-то из мифологии надо… А, вот! Ты — жирная медуза, от одного взгляда на которую у всех рвота начинается! Эй! Чего молчишь? Возразить нечем? Значит, я победила?
— Угу, — рассеянно ответила я. Я снова возилась со смещенным позвонком Оливии. Я потихоньку обминала его кончиками пальцев и так и сяк. Я не могла отвязаться от мысли, что если я большим пальцем нажму сюда, а указательным и средним — сюда и сюда, то позвонок встанет на место, освободив защемленный нерв. И боль уйдет. И надо не рассуждать, а просто это сделать. На раз, два. Три.
— Я победила! — завопила Оливия, но я услышала неслышимое — щелчок, с которым позвонок встал на место. — Ай!
— Что? — я положила растопыренную ладонь на больной участок. — Болит? Где?
— Э… Гм… Люци, у меня нигде не болит. Что ты сделала?
— Пошевели руками. Так. Ногами.
— Что ты со мной сделала?!
— Попробуй перевернуться на спину самостоятельно.
— Это не выйдет, это никогда…
— Давай.
Оливия приподнялась на локте и повернулась на бок. Раньше такое движение стоило бы ей мучительной боли, сейчас она смотрела на меня, как будто я ее оглушила.
— Мне не больно, — прошептала она.
— На спину.
Она повиновалась. Зрачки у нее расширились — но не от боли, я знала, от потрясения.
— Сядь без моей помощи. Ты сможешь. Боли не будет.
Она села, опираясь ладонями о постель. Лицо белее муки, губы кривятся, дыхание прерывистое — но это не от боли! Я чувствовала!
— Что ты со мной сделала, Люци?! — прошептала она. — Мне не больно! Там, где было больно всегда!!! Ты волшебница? Великий лекарь? Или — сам Исцелитель?
— Еще чего, — я ответила нарочито грубо, чтобы вернуть Оливию в ее нормальное настроение. — Я жирная медуза, коровища и бездонный ночной горшок. И твоя компаньонка.
У Оливии потекли слезы по щекам, плечи затряслись. Она протянула ко мне руки.
— Так, а вот этого не надо! Оливия! Прекрати реветь! Где твоя фамильная гордость! И вообще! Я просто поставила на место смещенный позвонок. Было б из-за чего сопли распускать. Оливия! Вставай и пойдем набьем муравьев в штаны Себастьяно!
— А где мы найдем муравьев? — Оливия подавила всхлип и посмотрела на меня ясным взором.
— Вот это толковый вопрос. Думаю, что нигде, так что Себастьяно временно помилован. А теперь я помогу тебе встать с постели.
— А может я сама смогу, и даже без костылей?
— Я не уверена, один позвонок погоды не сделает. Но мне почему-то кажется, что со временем я смогу выправить твой позвоночник полностью. Не спрашивай почему.
Оливия встала и стояла около кровати, ни на что не опираясь. Такого с ней не было никогда.
— А если шагнуть?
— Давай не будем рисковать, — я протянула ей костыли. — И вообще, пусть это будет между нами. Ты же знаешь, право на целительство имеет только святая юстиция! Еще объявят меня ведьмой!
— Ты права. — Оливия выдохнула и посмотрела на меня как-то смущенно. — Спасибо, Люци.
— Спасибо не булькает, — я старалась вернуть обычный тон наших перепалок. — У тебя там еще портвешку за ночным горшком не завалялось? И лысину б мою заодно обмыли…
— Увы. Фигаро не только сменил замки на всех винных погребах, но и поставил часовых. К приезду Его Высокоблагочестия все должны быть трезвыми и почтительными. Прямо даже не знаю, что тут отчебучить на трезвую-то голову. До чего мы докатились: букетики собираем, звездочки вырезаем, с Себастьяно подружились…
— Ну, с Себастьяно всегда все можно переиграть. Пожалуйте умываться, экселенса.
— Зубы чистить не буду! Я не гонюсь за модой! Род Монтессори веками не чистил зубы, и я…
— А мне понравилось. Освежает. Заряд бодрости на весь день.
— Да? Ну, попробую.
Потом я помогла Оливии одеться. К завтраку мы спустились, сияя нашими бритыми головами, как праздничными лампионами.
Это произвело фурор.
— И эта облысела! — взвизгнула одна из дамочек. — В замке болезнь! Поветрие! Мы все облысеем!
— Ага, — довольно кивнула Оливия, теперь она была в своей стихии. — А знаете, где у нас еще волос нет?
