— Поздно. Привыкай к новому положению.
Я только всхлипнула. Все Монтессори такие безжалостные!
И мы вышли к завтраку. Я одновременно дрожала и вся обливалась потом, а моя экселенса жизнерадостно насвистывала какой-то мотивчик. Змея подколодная, радуется моему несчастью!
Герцог уже сидел за столом. Увидев нас, он изобразил какую-то непонятную эмоцию на лице.
— Доброго утра, мессер, — присела я в поклоне.
— Доброе утро, папочка, — Оливия, когда надо, может так улыбнуться, что все поколения рода Монтессори дружно перевернутся в своих мраморных гробницах. — Доброе утро, милая мамочка!
— Я тебе никогда этого не забуду, доченька, — я тоже неплохо владею искусством жуткой улыбки. Так что мы были квиты и сели за стол, не скрывая своего злоковарного торжества.
Подали мою любимую воздушную запеканку из творога, политую вишневым сиропом. В замке я стала настоящей гурманкой, хотя Оливия все время проезжалась насчет моих пышных форм. Однако запеканку она тоже обожала, несмотря на боязнь потолстеть.
Завтрак проходил в молчании, но герцог вдруг подал голос:
— Люция, я хотел вас спросить… Вы случайно не умеете толковать сны?
— К сожалению, нет, мессер Альбино. А вам приснился какой-то необычный сон?
— Да. Удивительный сон. Мне приснилась говорящая крыса, и говорила она со мной. Потом что-то случилось, какой-то провал, и я увидел себя стоящим в церкви и дающим брачные обеты юной девушке. Этой девушкой были вы, Люция. Как странно…
— Ваша светлость, я сожалею, но это был не сон. Вчера я стала вашей женой, о чем сделана запись в церковной книге поместья Монтессори.
— О небеса! — герцог схватился за голову. — Я много натворил в жизни глупостей, но чтоб такую…
Мне стало обидно.
— Ваша светлость, я тоже не в восторге от нашего брака. Но он был необходим, иначе вы и Оливия лишились бы поместья. Это, надеюсь, вы помните? Наш брак — только условие, при котором замок и окрестные угодья будут по-прежнему принадлежать роду Монтессори.
— Да, да, я вспомнил, — герцог стиснул в руке батистовую салфетку. — Вы же не просто компаньонка моей дочери, вы какая-то звездная принцесса…
— Совершенно верно.
— И что же, я теперь должен обращаться к вам «ваше высочество»?
Адский сноб!
— Никоим образом, мессер. Этот брак ничего не поменяет в наших отношениях. Я по-прежнему буду компаньонкой Оливии.
— Гм. А я уж думал сэкономить на вашем жалованье: раз вы принцесса, то наверняка состоятельная.
— Великому поэту не к лицу скаредность, — усмехнулась я. — Впрочем, я проживу и без жалованья. Если уж совсем обнищаю, заложу свою диадему. Не пропадем. На салат оливье всегда хватит.
Оливия не выдержала и захихикала. Потом посерьезнела и сказала:
— Мессер отец, Люция — ваша законная супруга. И ей вы должны ответить на вопрос — как продвигается работа над стихами для Святого престола? Меня вы можете игнорировать, я всего лишь ваша дочь, но Люции вы…
— Я понимаю, — герцог отшвырнул несчастную салфетку. — Я не могу дать ответ сейчас. Вы услышите его через три недели.
— Но через три недели наступит Новый год! День, когда вы должны представить свои стихи теодитору!
— Что ж, накануне я обязательно познакомлю вас с этими стихами. Вы, Люция, кажется, неплохо разбираетесь в поэзии. Вот и скажете, каково качество моих стихов.
— Мессер отец, у вас нет сердца! — грохнула кулаком по столу Оливия. — Если б не Люция, нас бы уже здесь не было. Вообще ничего здесь бы не было! А вы глумитесь, издеваетесь!..
— Никоим образом, дочь моя. Я с глубоким уважением отношусь к вашей прекрасной компаньонке и весьма ей благодарен.
Он поднялся и вышел из-за стола:
— Прошу меня извинить — еда не лезет в горло, когда осеняет вдохновение. Мне пришла пора творить. Жена моя, надеюсь, вы не заскучаете в компании падчерицы.
И герцог вышел из столовой с грацией ледяной скульптуры.
— Убила бы на месте! — рыкнула Оливия.
— Еще чего! — замахала на нее руками я. — Он такой не от хорошей жизни, поверь мне.
— Ты про ту самую тайну, которую не можешь мне открыть?
— Да. Прости. Все, что я могу сказать — мне жаль твоего отца. Он губит себя. Наверное, он и сам понимает это, оттого и прячется в ледяной панцирь. Он запрещает себе любовь и привязанность, потому что считает себя недостойным ни любви, ни привязанности.
— Круто ты загнула, мать, — с уважением поглядела на меня Оливия. — Это, наверное, в тебе нездешняя мудрость проявляется.
— Наверное, — вздохнула я.
Закончив завтрак, мы отправились в оранжерею, где нашли Себастьянчика и мою сестру, воркующих как влюбленные голубки.
— Себастьянчик, — ехидно заулыбалась Оливия. — А ты, смотрю, времени даром не теряешь.
— И не только он, — добавила я. — Сестрица, смотрю, тебе по душе местные кавальери.
— Мне по душе Себастьяно, — зарделась Ай-Серез.
— Я разве против? — я рассмеялась. — Может быть, вам стоит вдвоем отправиться на планету Нимб? Покажешь Себастьяно тот мир, он ведь хочет стать писателем… Ему будут полезны новые впечатления.
— Мы вообще-то как раз об этом разговаривали, — сказал Себастьяно. — Аечка — моя прекрасная дама, и я буду сопровождать ее куда угодно, даже в ад!
— Да ты влюблен, негодник! — зааплодировала Оливия.
Себастьяно покраснел, как вареный рак.
— Не стесняйся, — хлопнула его по плечу Оливия. — Теперь хоть нормальная у тебя избранница, без стеклянных туфелек. Как окажетесь там, сделай ей предложение. Она ведь младшая принцесса планеты Нимб! Не хухры-мухры. Глядишь, тамошним правителем заделаешься, а здесь тебе что терять, кроме жадных родственников?
— Это верно…
И жизнь пошла себе потихоньку. Где-то через неделю в ворота замка принялись стучаться разносчики всяких новогодних безделушек — украшений для туи, имбирных пряников с пожеланиями, фейерверков, хлопушек, сахарных петушков, — всего того, что создает предпраздничное настроение и помогает забыть про повседневные заботы. Мы с Оливией накупили всякой всячины, двое слуг привезли в замок и установили большую, пушистую, разлапистую, отсверкивающую серебром тую. Она стояла в парадной зале, пахла терпко и сладко и ничем не напоминала те крошечные корявые веточки, которые в пансионе Святого Сердца ставили в кувшины и украшали бумажными снежинками. Честь украсить тую мы с Оливией взяли на себя, впрочем, Себастьянчик тоже лез со своей стремянкой помогать, а его Аечка осуществляла общее руководство процессом. Были принесены два плетеных короба игрушек из стекла, серебра, парчовой ткани, фарфора и шелка. Я задыхалась от восторга, погружаясь в душистые ветки. Я думала о том, как удивительно сложилась моя жизнь — от безвестной сиротки из пансиона до принцессы и супруги герцога и великого поэта.
