— Кажется, мы с вами должны были встретиться.
И с первых слов Кит немедленно его узнал — да, это голос Джея Криспина, такой же британский и холеный, как и он сам. Криспин был чисто выбрит. Ухоженные блестящие волосы зачесаны назад, на лице — едва заметная полуулыбка. Родители Кита называли таких мужчин “аккуратными”.
— Кит, позвольте сразу сказать: мне чрезвычайно жаль, что вы обратились к нам по такому печальному поводу, — заговорил Криспин с такой искренностью в голосе, что у Кита потеплело на сердце. — Вам пришлось пережить чертовски неприятные моменты. О Боже, — он взглянул на чашку Кита, — вы что, чай тут пьете? Вы ведь виски любите, не правда ли? Здесь разливают довольно пристойный “Макеллан”. Луиджи, — обратился он к подлетевшему официанту, — принеси нам пару порций виски восемнадцатилетней выдержки. И не жадничай. Лед? Нет, никакого льда. Отдельно по бутылке содовой и минеральной воды. Знаете, — продолжил Криспин, как только официант ушел, — спасибо, что проделали всю эту длинную дорогу! Ужасно жаль, что вам вообще пришлось тащиться в такую даль.
* * *
Кит никогда в жизни не признал бы, что Джею Криспину удалось его обаять. Или что под воздействием его приятных речей он хоть на йоту изменил свое мнение. Напротив, Кит был убежден, что этому парню не стоит доверять, и на протяжении всей встречи искренне продолжал так считать.
— И что же, жизнь в самом глухом уголке Корнуолла вас полностью устраивает? — поинтересовался Криспин, пока они ждали виски. — Неужели вы там не завяли, как цветок в темной чаще? Честно говоря, я бы сам уже через две недели там совершенно свихнулся. Но такой уж я человек, неизлечимый трудоголик. Это все говорят. Не умею я развлекать самого себя совершенно, — признался он и, понизив голос, спросил: — Ну а что Сюзанна? Поправляется потихоньку?
— Да, благодарю вас, все идет хорошо, даже очень. Деревенская жизнь — это то, что надо, — ответил, смутившись, Кит. Но не мог же он оставить вопрос собеседника вовсе без ответа. — Ну а вы где базируетесь? — неловко сменил тему разговора Кит. — Тут в Лондоне или в США — наверное, в Хьюстоне, да?
— Господи, конечно, в Лондоне, где же еще! Единственное достойное место на Земле — за исключением Северного Корнуолла, конечно же.
Вернулся официант. Пока он разливал напитки, в точности соответствующие запросам Криспина, над столом царила тишина.
— Перекусить не хотите? Орешки, может? — заботливо спросил Криспин. — Или, может, вы хотите поплотнее закусить? Все-таки такая дорога…
— Нет, благодарю вас, мне ничего не нужно, — осторожно ответил Кит.
— Ну, тогда давайте перейдем к делу, — предложил Криспин, как только официант ушел.
И Кит перешел. Криспин внимательно слушал, сморщив от усердия красивое лицо и время от времени многозначительно кивая ухоженной головой, как будто бы все, что рассказывал Кит, ему уже знакомо, как будто он все это уже слышал.
— Ну а потом, в тот же самый вечер, мы нашли вот это, — закончил Кит, извлек коричневый конверт из глубин костюма, вытащил оттуда листок, на котором Джеб писал квитанцию, и передал его Криспину. — Можете посмотреть, если хотите, — добавил он и замер, глядя, как Криспин берет бумагу наманикюренной рукой, обхваченной кремовыми манжетами шелковой рубашки с золотыми запонками, откидывается назад и, держа лист обеими руками, изучает его со спокойствием антиквара-букиниста.
Дорогой, ты заметил, он выглядел виноватым? Или, может, удивленным? Ну хоть как-то он должен был отреагировать!
Но, насколько видел Кит, Криспин никак не среагировал — у него не дрожали руки, не дергался нервно глаз. Он лишь едва заметно покачал головой с идеальной стрижкой.
— Ох, ну и не повезло же вам, Кит, — огорченно произнес он. — Крайне не повезло. На редкость неприятная ситуация. Бедная ваша супруга, боюсь даже представить, через что ей пришлось пройти. Безобразие. Это ведь она приняла на себя огонь, так сказать. Не говоря уж о том, как она, наверное, мучилась, не зная, почему вам написали такое, и понимая, что не имеет права об этом спрашивать. Какая же сволочь! — воскликнул Криспин. — Вы уж простите. Но это форменное безобразие, — горько вздохнул он, сразу как-то погрустнев.
— Моей жене совершенно необходимо знать, правда ли написана в этой записке, — сказал Кит, решивший добиться своего. — Как бы ужасна ни была истина, она должна ее знать. Как и я. Понимаете, моя жена вбила в голову, что нас перевели на Карибы только чтобы заткнуть мне рот. Она даже как-то умудрилась моей дочери эту мысль подкинуть, хотя, наверное, не сознательно. Сами понимаете, не самое лестное предположение, — добавил Кит и, заметив одобрительный взгляд Криспина, продолжил: — И не лучший способ уйти на пенсию: сначала думаешь, что славно потрудился на пользу родине, а потом вдруг узнаешь, что вся твоя работа была лишь прикрытием для, прямо скажем, убийства. — Мимо столика продефилировал официант с тележкой, на которой стоял праздничный торт с одной свечкой. — Да еще и тот факт, что прекрасный парень, первоклассный солдат, фактически пустил свою жизнь под откос — и все из-за тебя. Сюзанна к такому очень болезненно относится. Она куда чаще переживает за других людей, чем за себя саму. Это я к чему веду: не надо мне всяких отговорок и экивоков. Мне нужны факты. Было такое или нет, и все, больше мне — нам с ней — не нужно. Любой в моей ситуации хотел бы знать правду. Вы уж извините, — прибавил Кит.
За что он извиняется? За то, что голос дрожит, а к лицу прихлынула кровь? Нет, за это он извиняться не намерен. Его злость наконец нашла выход. Сьюки поддержала бы его, и Эм тоже. Вид Джея Криспина, размеренно покачивающего головой с гривой волос, взбесил бы их так же, как начал он бесить самого Кита.
— Ну а я тут по сюжету — главный злодей, да? — предположил Криспин задумчиво, будто выстраивал уже стратегию своей защиты. — Я — негодяй, который устроил всю эту заварушку, нанял задешево каких-то головорезов, обманом заставил Лэнгли
[15]и спецназ обеспечить нам полную поддержку и в конечном итоге провел операцию, провальнее которой еще не было в истории. Верно? К тому же я делегировал руководство бездарному полевому командиру, который вдруг психанул и позволил своим людям расстрелять к чертям собачьим ни в чем не повинную мать и ее дитя. Ну как, я все упомянул или все же что-то забыл? — поинтересовался он у Кита.
— Послушайте, я ничего такого и не говорил, — запротестовал тот.
— Нет, Кит, но это было и не обязательно. Так сказал Джеб, и вы ему поверили. Не подслащивайте пилюлю. Я живу с этим грузом на душе уже три года и спокойно проживу еще три, — прямо сказал Криспин, и Кит не услышал в его голосе ни капли жалости к самому себе. — Надо быть справедливыми и к Джебу — он не один такой. В нашем деле постоянно сталкиваешься с такими людьми — страдающими от вьетнамского синдрома, иногда обоснованно, а иногда и нет, обиженными на государство за то, что им недоплатили, их недохвалили. Они — отъявленные фантазеры, переписывают на ходу собственные биографии и, если им вовремя не заткнуть рот, месяцами ведут бесконечные тяжбы. Но этот ваш Джеб… Он себе на уме, ни на кого не похож, — тяжело вздохнув, Криспин покачал головой. — В свое время был отличным солдатом, лучшим в своем роде. Оттого так горько сейчас — его словам трудно не поверить. А ведь он писал всем подряд — даже министру обороны. Просто душераздирающие послания, можете мне поверить. В штабе он у нас проходит под кличкой “безумный гном”. Ну да неважно, — еле слышно вновь вздохнул Криспин. — Вы уверены, что ваша с ним встреча была случайной? Он не мог вас как-нибудь выследить?
