– Читал в утренней газете про Мэнсона?
– Ага.
– Что скажешь: его отпустят?
– Без шансов.
– Знаешь, что меня бесит? Налогоплательщикам содержание этого сукина сына обходится в двадцать тысяч в год.
– Ага, – согласился его собеседник. – А про другого психа, который тут орудует, прочел?
– Нет.
– Кто-то убил одну из этих – девицу из азиатского массажного салона.
– Да, приятель: когда даже шлюхи оказываются в опасности, то дело точно плохо.
– Еще бы.
– Повтори, бармен!
Стивенсону стало интересно, кто этот Мэнсон, о котором шла речь. Он снова взялся за газету и вернулся к первой странице. Шапка объявляла: «СКОРО МЭНСОН ВЫЙДЕТ ПОД НАДЗОР». Он жадно прочел статью, выяснив, что Чарли виновен в целой серии зверских убийств.
Что раздосадовало Стивенсона – так это утверждение, будто Мэнсон – самый страшный убийца всех времен. Стивенсон не знал, кого можно было бы так назвать (хотя вопрос был интересный), но не сомневался в том, что Чарли этого титула не заслуживает. А как же слава Джека-потрошителя?
«Значит, Чарли самый страшный, да? Ну что ж: наверное, нам следует показать жителям Сан-Франциско, кто на самом деле величайший из всех. Семьдесят три раза ударить ножом кому-то в спину – это просто, Чарли. Подожди – и прочтешь, на что способны мои миленькие скальпели».
Расплатившись по счету, он заметил, что у него кончается американская наличность. Он вышел на тротуар, сощурил глаза от солнца и огляделся, пытаясь сориентироваться. До Банка Англии было довольно недалеко. Кажется, аппетитная дамочка там говорила, что деньги обменять можно в любое время от десяти до трех? Времени у него достаточно.
Стивенсон рассматривал прохожих, оценивая их свободный и щегольской стиль одежды, а потом нахмурился, вспомнив, что с его единственной смены одежды, которая сейчас сохнет над ванной в его квартире на Ноб-Хилл, так и не удалось полностью удалить следы крови. Надо будет пройтись по магазинам. Его гардероб слишком мал для этого времени и этого города. Он всегда гордился своей элегантностью – и не видел причин, по которым нельзя было бы оставаться на том же уровне и в 1979 году. Ему надо казаться самым ультрамодным и необычным джентльменом из всех, что когда-либо прогуливались по Бродвею. Он повернулся, сверкнув лаковыми полуботинками на солнце, – и торжествующе направился в банк.
* * *
Когда Эми Роббинс постучала ключами от машины в стеклянную дверь банка, чтобы охранник ее впустил, ей было ужасно неловко. Хорошо бы никто не заметил, что она опоздала на двадцать три минуты! Не поднимая взгляда, Эми быстро прошла к своему столу. Сев за него, она начала разбирать пачку заявок на кредитные карты, но увидела, что кто-то опирается на ее стол. Она подняла голову с пылающими от стыда щеками.
– Выглядишь великолепно! – сказала Кэрол Томас, полногрудая остроглазая женщина, которую совсем недавно перевели с должности кассира, сделав второй женщиной-служащей среднего звена.
– Привет, Кэрол.
– Кое-что случилось, да?
– О чем ты?
– Ты почти на полчаса опоздала.
– Пробка.
Кэрол со смехом покивала головой:
– Где? На входе в спальню или на выходе из нее?
– Кэрол!
– Ладно-ладно, не буду допытываться. Просто поздравлю. Тебе пора было встретить кого-то, с кем стоит встречаться.
Кэрол пошла к своему столу.
Эми улыбнулась, ощутив волну радости:
– Кэрол!
Та обернулась:
– Да?
– Он как мальчишка и дедушка одновременно.
– Интересно. Я с ним знакома?
– Вы не встречались. Точно говорю.
– Ладно, а брата у него нет?
– Откуда мне знать?
Кэрол рассмеялась:
– Может, хотя бы кузен найдется? Ладно, мне пора бежать. Выпьем попозже кофе?
– Конечно. Эй, а может, придешь пообедать в пятницу вечером? Познакомлю тебя с Гербертом.
– С Гербертом? – Она округлила глаза. – Ты уверена, что правильно расслышала его имя?
Эми снова засмеялась:
– Примерно в шесть тридцать?
– Приду. Разве можно упустить возможность посмотреть на Герберта!
Эми мечтательно вспомнила прошедшую ночь. У нее было тепло на сердце – и она не испытывала никаких сомнений. Проведенное с Гербертом время стало одним из тех значимых моментов, когда она была уверена, что ей отвечают взаимностью. Даже странная сцена, разыгравшаяся этим утром, не уменьшила переполнявшей ее радости. Вот только… кто же он, мистер Герберт Уэллс из Лондона? Она предчувствовала, что когда это выяснит, то будет приятно удивлена. Она откинулась на кресле, заложила руки за голову и вернулась мыслями к себе в спальню…
Вздрогнув, она села прямо и уставилась на часы на дальней стене помещения. Что она творит? Двери откроются уже меньше чем через час, а у нее еще ничего не сделано! Она схватила бумаги с подноса «входящие» и положила перед собой, как будто это могло ускорить работу над ними. После чего она взялась за заявление о кредите от мисс Алексис Линд, собравшейся отремонтировать городской дом на Твин-Пикс. Женщина была ответственным сотрудником рекламного агентства и имела ликвидные активы порядка шестидесяти тысяч долларов. (Эми тихо ей позавидовала.) Заявление одобрено. Работа пошла.
Когда охранники открыли двери перед клиентами банка, она читала отчет о колебании курсов мировых валют, представляя себе стенающих итальянских финансистов (лира продолжала стремительно обесцениваться) и рисуя ухмылки султанов (стоимость динара увеличилась втрое). Ощутив чье-то присутствие, она отложила ручку и подняла голову.
– Да, чем я…
Она резко втянула в себя воздух и чуть было не прижала руки к губам – но вовремя опомнилась и вцепилась в подлокотники кресла. Герберт был прав! Перед ней в отрепетированно непринужденной позе стоял доктор Стивенсон, тот самый поджарый темноволосый англичанин, который считался умершим. Он нависал над ней – и его глубоко посаженные глаза инстинктивно вглядывались в ее лицо, ища признаки слабости. Она выдавила улыбку и почувствовала, что к ее щекам чуть прилила кровь.
– Доброе утро, мисс…
– Роббинс, – подсказала она механически.
– О да. Мисс Роббинс. Надеюсь, я вас не испугал. – Он натянуто улыбнулся. – Мне хотелось бы опять обменять валюту.
– Конечно.
Он выложил перед ней стопку британских купюр.
Эми секунду тупо смотрела на них, лихорадочно решая, что делать. Она открыла ящик своего стола, сразу же его закрыла – и снова улыбнулась.
– Если вы немного подождете, сэр, я уточню утренний курс. Это всего минута.
