Помимо характерных особенностей генетических вариаций, есть и другие основания считать половой отбор мощной силой, управляющей эволюцией рас. На фоне других биологических видов мы уникальны тем, что создали сложные культуры. Язык подарил нам прекрасную способность распространять идеи и мнения. Изменить свою культуру группа людей способна гораздо быстрее, чем измениться генетически. Но культурные изменения также способны привести к генетическим. Представьте, что распространение некой идеи или увлечения включает в себя предпочтения, касающиеся внешности партнера. Допустим, азиатская императрица питает пристрастие к мужчинам с прямыми черными волосами и миндалевидными глазами. Это предпочтение порождает новую моду и распространяется внутри культуры на всех женских особей, а потом со временем – вы только поглядите! – курчавые мужчины с круглыми глазами в большинстве своем сменятся мужчинами с прямыми волосами и миндалевидными глазами. Именно эта идея генно-культурной коэволюции
[52] показывает, что перемена в культурной среде может привести к новым типам отбора некоторых генов, что придает идее полового отбора физических отличий особую притягательность.
Более того, половой отбор зачастую работает неимоверно быстро, и это делает из него идеального кандидата на роль движущей силы, управляющей быстрой эволюционной дифференциацией физических черт, произошедшей со времен недавней миграции наших предков из Африки. Конечно, все это не более чем предположения и домыслы, и проверить их практически невозможно, но они могут объяснять определенные загадочные различия между группами.
Тем не менее большая часть полемики по расовому вопросу сосредоточена не на физических, а на поведенческих различиях. Заставила ли эволюция определенные расы стать умнее, сильнее или хитрее, чем другие? Тут нам следует соблюдать особую осторожность, потому что необоснованные утверждения в этой области могут обеспечить расизму научный фундамент. Так что говорят научные данные? Практически ничего. Хотя разные популяции, возможно, и наделены разными типами поведения, разными IQ и разными способностями, трудно исключить возможность, что все эти различия представляют собой следствие отличий в культуре и окружающей среде, а с генетикой никак не связаны. Если мы хотим определить, имеют ли конкретные различия между расами генетическую природу, нам следует исключить эти влияния. Для подобных исследований требуются контролируемые эксперименты: нужно изъять младенцев разной расовой принадлежности у родителей и выращивать их в одинаковых или случайных окружениях. Те поведенческие различия, которые сохранятся у детей, будут генетически предопределенными. Поскольку эксперименты такого рода неэтичны, то они не проводились систематически, однако разрозненные данные по кросс-культурным усыновлениям показывают, что культурная принадлежность влияет на поведение очень сильно. Как заметил психолог Стивен Пинкер: «Если усыновить ребенка из технически неразвитой страны, он превосходно и без труда впишется в современное общество». Это по крайней мере позволяет утверждать, что значительных различий во врожденном поведении между расами нет.
Моя версия – и это не более чем предположение человека осведомленного – такова: человеческие расы еще слишком молоды, чтобы у них успели развиться существенные различия в поведении и интеллекте. И нет никаких причин полагать, что естественный или половой отбор поощряет различия такого рода. Из следующей главы вы узнаете о многих «универсальных» поведенческих моделях, которые встречаются во всех культурах: например, символический язык, детский страх перед незнакомыми, зависть, сплетни и дарение подарков. Если у этих универсалий есть какая-то генетическая основа, то их наличие в каждой культуре придает дополнительный вес идее, что эволюция не породила существенных психологических различий между человеческими группами.
Хотя по некоторым признакам, таким как цвет кожи или тип волос, у популяций и произошло расхождение, но это, похоже, особые случаи, вызванные различиями в окружающей среде или половым отбором в пользу определенной внешности. Исследования ДНК показывают, что в целом генетические различия между человеческими популяциями незначительны. Утверждение, что все мы, несмотря на разный цвет кожи, братья и сестры – вовсе не утешительная банальность, а нечто большее. Именно этого и следовало ожидать, учитывая, сколь недолго продолжалась эволюция после нашего выхода из Африки.
А что же сейчас?
Несмотря на то что, судя по всему, отбор не привел к значительным различиям между расами, он породил некоторые интересные различия между популяциями внутри этнических групп. Поскольку популяции эти довольно молоды, это явно доказывает, что отбор действовал на них совсем недавно.
Один из случаев связан с нашей способностью усваивать лактозу – сахар, содержащийся в молоке. Фермент под названием лактаза расщепляет этот сахар на глюкозу и галактозу – также сахара, но легкоусвояемые. Конечно, мы появляемся на свет с врожденной способностью переваривать и усваивать молоко, поскольку оно всегда было основной пищей младенцев. Но после отлучения от груди мы постепенно перестаем вырабатывать фермент лактазу. В конечном итоге многие из нас полностью утрачивают способность усваивать лактозу и приобретают непереносимость лактозы, так что молочные продукты вызывают у таких людей расстройство желудка, вздутие живота и колики. То, что лактоза исчезает после отлучения от груди, возможно, результат естественного отбора: у наших древних предков не было никаких источников молока по окончании грудного вскармливания, так зачем вырабатывать дорогостоящий фермент, если потребность в нем отпала?
Но в некоторых популяциях люди продолжают вырабатывать лактазу и во взрослом возрасте, что обеспечивает им богатый источник питания, недоступный для других. Оказывается, что переносимость лактозы обнаруживается в основном в популяциях, которые были или остаются скотоводческими, т. е. занимаются разведением коров. К ним относятся некоторые европейские и ближневосточные популяции, а также отдельные африканские, например масаи и тутси. Генетические анализы показывают, что переносимость лактозы в этих популяциях зависит от простого изменения в одном гене, который регулирует синтез фермента и заставляет его работать и по окончании младенческого возраста. У этого гена две аллельных формы – «толерантная» (ген работает) и «нетолерантная» (ген выключен), и их ДНК отличается лишь одним нуклеотидом. Частота толерантного аллеля хорошо коррелирует с тем, разводят ли в популяции коров: в скотоводческих популяциях Европы, Ближнего Востока и Африки частота высока – от 50 до 90 %, а в азиатских и африканских популяциях, которые зависят скорее от земледелия, чем от молока, она очень низка – от 1 до 20 %.
Археологические свидетельства показывают, что люди начали одомашнивать коров в Судане 7000–9000 лет назад, и практика эта распространилась на территории к югу от Сахары и Европу через несколько тысяч лет. Прелесть всей этой истории в том, что мы можем с помощью секвенирования ДНК определить, когда вследствие мутации возник аллель толерантности. Этот временной отрезок, 3000–8000 лет назад, отлично совпадает с развитием скотоводства. Еще симпатичнее то, что ДНК, извлеченная из скелетов европейцев, чей возраст 7000 лет, показывает, что они страдали непереносимостью лактозы, как и следовало ожидать, поскольку у них еще не возникло скотоводства.
